I can hear the sirens (СИ)

А её ненависть всё ещё ползает по венам чёрным, едким дёгтем, она с ней встаёт, ложится и смотрит в зеркало, замазывая пожелтевшие гематомы и надевая тёмные очки, чтобы не светить фонарём под правой глазницей. Юнис хочется выместить её, выкричать, сделать ему так же больно, но она беспомощно не знает как, потому что об него всё, как об стенку, и не знает, что своим до ожога ледяным равнодушием, одним своим израненным видом уже делает это. Ей хочется рассмеяться в голос, когда Тори Ву вдруг звонит ей на рабочий аппарат.

― Слушай, тут Эрик дебоширит, может, придёшь, заберёшь своё счастье, а?

— Моё счастье?! — Юнис переспрашивает и едкую ухмылку уже сдержать не может, Тори на том конце провода понимающе усмехается. К чертям собачьим такое счастье.

С Тори они неофитствовали в одном потоке, особенно близки не стали, но прониклись друг к друг уважением и негласной солидарностью, по пустякам она не стала бы её беспокоить. В трубке раздается приглушённый помехами грохот и нечленораздельное шипение Ву с примесью нецензурных выражений.

— Ну вот, живое мясо закончилось, в ход мебель пошла. Слушай, Юнис, я серьёзно. Мне не хочется проблем.

— Хрен с тобой!

Юнис бросает трубку на диван и тянется к привычным уже, непроницаемо чёрным очкам.

Ей кажется, что прошло уже сто лет с тех самых пор, когда она беззаботно гудела в этом баре с пацаньём из отряда, как пьяно вытанцовывала и вызывающе хохотала, совсем свободная, юная, урождённая Бесстрашная без тормозов в голове. Она забыла, с каких пор позволила заковать себя негласными обязательствами и статусом военно-полевой жены. Юнис хмыкает себе под нос, когда вспоминает тяжёлую ладонь Лидера на своём плече, так, чтобы видели все, как знак права обладания, принадлежности ему и никому больше.

В баре громко, душно, тесно, и музыка стала какая-то дурацкая, только дёргаться под неё, как припадочный эпилептик. Юнис фыркает и раздражается, расталкивая зажившим плечом попадающихся на пути салаг, мнущихся возле двери в тату-салон Тори Ву, усмехается, чувствуя себя старой бабкой из какой-нибудь мерзкой Искренности, где все несут, не фильтруя, что в голову приходит. Ближе к дальнему концу бара народ редеет, рассасывается, стараясь слиться со стенами, и даже музыка, казалось, грохочет по башке не так оглушительно. Она спотыкается о перевернутый барный стул и об неофита с разбитым лицом. Щенок совсем не ориентируется в пространстве, щемится, куда ни попадя, лишь бы скорее добраться до казармы и поскулить всласть. Юнис не сомневается, чей стальной кулак вскользь проехался по этой необстрелянной, бледной мордахе, и видит его обладателя сквозь блядское, тошнотворное мерцание цветных лампочек, будто он материализовался из её подсознания. Эрик склонился над столом, опираясь на широко расставленные руки, смотрит перед собой люто, исподлобья, и у Юнис ёкает сердце и накрывает дикое ощущение дежавю.

Это было так давно, Эрику кажется, что прошло уже сто лет. Он ещё ходил в неофитах, когда кучка организованных афракционеров напала на патруль, и молодая, перспективная разведчица после одной из вылазок привела языка. Он, будто снова видит её белокурую голову и взлетающие от её неспешных движений локоны в кольце из бритых затылков. Видит, как кто-то хлопает её по плечу и жмёт руку, а она смеётся в ответ, закидывает в себя очередную порцию текилы и слизывает с запястья соль. Пошло, развратно, но так естественно, что кровь резвее бежит по организму, бьёт прицельно в голову, сползает за ремень штанов, где становится жарко и тесно. Эту светлую голову хочется видеть на полу, между разведённые коленей, а маленький розовый язычок так живо представляется на головке члена, что сводит зубы. Молодое тело требует своего, но жрать, что попало, уже надоело до охуения.

― Слюни подотри. Она тебе не по зубам, неофит.

Чья-то пробитая железом рожа скалится прямо перед ним, закрывает от него блондинку-Бесстрашную своим блядским, наставническим превосходством. Эрик нападает без предупреждения, резко, яростно, как хищник из укрытия, опрокидывает Бесстрашного на спину, возит им по столу и бьёт дважды в челюсть, прицельно, сильно, награждая переломом со смещением, пока его не оттаскивают подальше. Стайная, животная демонстрация силы удалась на славу — разведчица его, наконец, заметила. Посмотрела не вскользь, а пристально, прищурив светлые, кошачьи глаза. Сейчас Юнис смотрит на него так же, но Эрик давно не неофит, а Лидер фракции, он изменился, возмужал, заматерел, обзавелся борзыми татуировками и пробил бровь, но взгляд всё такой же, шальной, отравленный, бешеный, в котором всё так же плещется хмельной задор, но с примесью тяжёлого, серого металла. Годы у руля фракции, опыт невесёлого прошлого и сурового, уставного настоящего, не проходят бесследно, как и последствия принятых решений.