...и чуть впереди

— Да. Я думала, ему в глаз из рогатки попали.

— Что же вы ему ответили?

— Что я не буду больше танцевать с Витей… С Виктором Михалычем.

— Ишь ты, какой требовательный. Домострой.

— Ну что тут сме… ой!… что тут смешного? — сказала Маша, продолжая икать.

— А что тут трагичного? Было бы гораздо трагичнее, если бы никто из них в вас не влюбился. А Лобанов… Ого… Это тот еще фрукт. Это просто очаровательный паж.

— Вы считаете, что в этом нет ничего ужасного?

— Конечно, нет.

— Тогда идемте танцевать.

— А Виктор Михалыч как же? Нарушите клятву?

— Перебьется.

В клубе танцевали летку-енку, последний танец. Кончен бал, гасите свечи…

И все-таки нашелся человек, который считал, что произошло нечто ужасное. С этого Нина Ивановна и начала педсовет.

— Товарищи, в нашем лагере произошло чепе. Одна из наших вожатых совершила тяжкий проступок…

— А может, средней тяжести? — привычно пошутила Нора Семеновна.

— Мне не до шуток… Я была свидетелем ужасного, понимаете, ужасного разговора между Марией Игоревной и Евгением Лобановым, пионером третьего отряда. Он, извините, объяснился ей в любви. Прямо так и сказал.

— А она тут же согласилась стать его женой? — встрял Виктор Михалыч.

— А вы помолчите, если сам с ней… крутите…

— Так с кем же она крутит: с Виктором Михалычем или с Лобановым? — очень серьезно спросила Нора Семеновна.

— Когда… женщина аморальна… — (Какая шикарная пауза перед словом «женщина»!), — даже у Макаренко об этом есть… Помните историю с рождением ребенка!..

Поднялась Нора Семеновна и очень жестоко и четко сказала:

— Я тоже читала Макаренко. И знаете, как он относился к таким, как вы, Нина Ивановна?

— Что вы имеете в виду?

— Он писал, что даже завидует таким людям. Их, как он выражался, «лучезарной удаче». Тому, что такого типа, как прежний заведующий Куряжской колонии, отпустили с миром и никто ему вслед даже камнем не бросил. Вот и я завидую: как это вам, с вашим отношением к людям, удалось до сих пор остаться безнаказанной, как это вы умудрились?

— Нора Семеновна, я не хотела говорить о вас, но чувствую, что придется.

— Боюсь, что говорить буду я. В этом лагере буду работать либо я, либо вы.

— Не грозите вашими связями! Не покрывайте разнузданных девчонок, вы же взрослый человек.

— Ну что ж! Я не буду больше покрывать разнузданных девчонок. Например, вашу дочь, которая после отбоя в темной беседке распивала с двумя мальчишками водку. Хотите свидетелей?

Нина Ивановна медленно бледнела. Маша даже испугалась, что она потеряет сознание. Но сейчас ей не было жалко начальницу. Она понимала, что в этой схватке нужна твердость. Четкая, настоящая твердость.

— Но почему я ничего не знала? — пролепетала Нина Ивановна.

— Потому что Мария Игоревна вас пожалела, да и я тоже…

— А как она на танцах с Головановым танцует? — вставил музрук. — Я не ханжа, товарищи, но на это стыдно смотреть… Все-таки это пионерский лагерь… Я думал, вы сами видите…

— Это что, обсуждение моей дочери? — начальница пыталась взять обычный тон.

— Да, — сказала Нора Семеновна. — Хотя — нет: это скорее обсуждение ее матери. Потому что если педагог не может воспитать собственного ребенка, то как можно ему доверить других?

— Ну, это легко говорить тем, кто сдал своих детей на попечение государства! — сказала Нина Ивановна.

Все мужчины: Виктор Михалыч, физрук, музрук и художник — вскочили, как по команде.

— Прекратите эту кухню! — выкрикнул флегматичный обычно художник. Маша, кажется, впервые за месяц слышала его голос.

— Я бы вас ударил, — сказал Виктор Михалыч, — если бы вы были мужчиной.

— Подождите, товарищи, — начальницу уже нельзя было остановить. Она, наверное, и вправду вообразила, что находится на кухне. Видно, отказали разом все тормоза. — Из-за чего весь сыр-бор? Из-за какой-то девчонки, которая всю смену выматывала мне нервы? Нора Семеновна, ведь мы с вами раньше не ссорились? Семен Петрович? Иван Иваныч?

— Мне стыдно, — оборвала ее Нора Семеновна, — мне стыдно, что я с вами раньше не ссорилась. К сожалению, я не в первый раз сталкиваюсь с такими, как вы. А вот Машенька — в первый раз. И я не хочу, понимаете, не хочу, чтобы она тоже привыкла.

— Коротко и ясно, — пробасил музрук, — ставим на голосование: кто за то, чтобы… Ну как это?.. В общем сообщить наше мнение… То есть — в смысле просить снять с поста начальника лагеря…

Руки подняли все. Даже старшая вожатая. Видно, в ее черепе тоже что-то медленно, но верно варилось. А может, боялась остаться в одиночестве?

Бедная Нина Ивановна, знала бы она, какую кашу заварила себе на голову! К сожалению, тут же уехать она не могла, нужно было сдавать лагерь после второй смены и вывозить ребят.

Глава 8 Дмитрий Степанович Лобанов