И дам вам сердце новое

Она заплатила водителю на входе, не осознавая, как странно и нелепо выглядит в платье, стоимостью в половину автобуса, в общественном транспорте.

Забилась в самый дальний угол и, вставив в уши наушники, включила радио, игнорируя сальные взгляды двух мужиков, сидевших сбоку.

Спустя полчаса она оказалась на месте. Часы показывали девять. Отлично. Его не будет.

Женя прошла через ресепшен — на этот раз никто даже не пытался ее остановить. Открыла дверь и заглянула в палату. Лева не спал. Рядом с ним сидела София Потоцкая и читала ему книгу. Женя обомлела. София была увлечена чтением. Женя узнала «Волшебника Изумрудного города», которого оперная дива читала с выражением и чувством.

Женя закрыла за собой дверь. София подняла глаза над очками.

— О, милочка, наконец-то вы соблаговолили явиться, — язвительно заметила прима. Женя проигнорировала реплику. На сегодня хватит оправданий. Она подошла к кровати, присела на нее и взяла Леву за руку. С трудом удержалась, чтобы не поцеловать.

— Как ты?

— Хорошо, — Лева улыбнулся в ответ. — А ты как?

— Лучше всех, — бодро соврала она и посмотрела на Потоцкую. Не удержалась: — Я удивлена такой заботе, если честно.

— Вадим уехал, у него сегодня встреча с Эмилией, — ядовито пояснила дива. — Идут в оперу. Он вам не сказал?

Сердце снова пропустило два удара. Если бы она могла побледнеть еще больше, она бы непременно это сделала. Но Женя просто молча смотрела на пожилую женщину.

— Так вот, так как мальчика никто не навещал, я решила почитать ему.

— А почему вы не в опере? — глухо поинтересовалась Женя.

— Милочка, я в опере работаю.

— Работали, — не сдержалась Женя.

— Неважно, — видно было, что реплика уязвила Софию. — Я не хожу туда ради удовольствия. А мальчик был совсем один, я решила составить ему компанию. Кстати, где его мать? Я так полагаю, что это ваш племянник?

Женя продолжала смотреть на диву не мигая.

— Вы очень похожи, — она переводила внимательный взгляд с лица Жени на лицо маленького мальчика. — Так где его мать?

— Она не может сейчас приехать, — глухо ответила Женя. — А знаете, я даже не могу на вас сердиться.

— Сердиться? С какой это стати вы должны на меня сердиться? — Потоцкая вложила в фразу все свое высокомерие, но получилось почему-то жалко.

— Потому что вы никому не нужны. Так же, как и я. Поэтому я понимаю. И не сержусь.

Глаза у Потоцкой потухли. Женя даже удивилась такой внезапной трансформации. Вместо звезды театра, пусть немного потускневшей, перед ней была старая, отчаянно пытающаяся молодиться женщина.

— Да что вы знаете о ненужности? — прошептала она.

— Больше, чем вы думаете, — усмехнулась Женя и вдруг поцеловала Леву в лоб. Новая жизнь, в которой она вот уже целый час делала то, что хочется, ей неожиданно понравилась. Не притворяться, говорить то, что вздумается, делать то, что хочется. Подумать только, какая роскошь!

— Спи, мой хороший. Я побуду с тобой, — она крепко взяла его за руку.

— Идите домой, — запротестовала Потоцкая. — Я сегодня дежурю.

— Нет, это моя работа, — покачала головой Женя. — Но если хотите, вы можете остаться. Я принесу кофе.

Потоцкая уставилась на Женю не мигая, а затем кивнула и улыбнулась.

Вадим вернулся в клинику ближе к трем, после нескольких часов бесцельной ночной езды по городу в темноте, в которой он пытался найти покой и равновесие. Не получилось. В час ночи он прибыл в гостиницу к Артемию Толкачеву — звезде его курса в медицинском университете, который сразу же после окончания уехал в Соединенные Штаты писать диссертацию. Потом была Англия, Германия, и последние несколько лет Толкачев работал в одной из ведущих клиник Израиля. Высокий, худой, нескладный, с вечно растрепанными кудрявыми волосами и внимательным взглядом глубоко посаженных глаз. Прорезанные в молодом лице морщины красноречиво свидетельствовали, что этот человек видел в жизни горя гораздо больше, чем ему хотелось бы.

Вадим приехал к нему с картой Левы. Артемий не стал задавать лишних вопросов, внимательно все посмотрел. После налил Вадиму коньяка. Они пили, обсуждая все риски. Они были настолько высоки, что друзья прикончили бутылку в течение двух часов.

Вадим сел за руль. В последнее время он все чаще себе позволял вести машину под влиянием алкоголя. Тяга к саморазрушению, стремление найти смерть, а вместе с ней баланс и равновесие. Надежда, что судьба, в конце концов, перестанет прощать ему бесконечные вызовы. Но в этот раз, проехав несколько сотен метров, он заметил такси и остановил машину.

Припарковавшись возле банка (в слабой надежде на местные камеры), он сел в такси и попросил отвезти его в клинику. В этот день кидать вызовы судьбе не хотелось. Вначале прооперируют мальчишку. Толкачев делал такие операции всего несколько раз, взрослым. Никакого опыта с детьми. Вначале он отказался, но Вадим убедил его, что пацану рисковать нечем. Без операции он не жилец.