И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— В период с того момента, когда Миша Кафанке ночью тайно покинул Димитровку, и до того момента, когда вы явились в УВИР за выездной визой. Когда вы были там арестованы, наши сотрудники обнаружили у вас жетоны камеры хранения на Белорусском вокзале. Поехали туда. Получили три чемодана с одеждой и обувью Миши Кафанке. Включая вешалки с его именем. Это для вас достаточная точность?

— Точность достаточная, господин следователь. Вот, значит, как был убит Миша Кафанке. Да, да, как смерть подстерегает человека… кому я это говорю?

— Вы умный противник и, как таковой, заслуживаете уважения. (На Всероссийском открытом теннисном турнире юристов мне надо играть с дальней линии. И с моим устрашающим ударом слева, конечно.) Неделями ваши соучастники — которых мы скоро задержим, не сомневайтесь, — и вы следили за бедным Мишей Кафанке, который очень похож на вас. Днем и ночью не спускали с него глаз, это точно. Вероятно, даже снимали кинокамерой. Чтобы изучить, как он ходит, сидит, говорит, ест, просто все. Возможно, что вы виноваты даже в антисемитской мазне на доме Петраковых в Димитровке, чтобы Кафанке испугался и бежал.

— Гм.

— Вам больше нечего на это сказать?

— Собственно, нет, господин следователь. Значит, чтобы подвести итоги: у этого профессора Волкова, прошу прощения, нет родственников, так же, как и у меня?

— Точно так же, как и у Кафанке, профессор Волков.

— Я это и имел в виду. У обоих никаких родственников. Никого, кто мог бы заметить их отсутствие.

— Никого. Кафанке ведь хотел поехать в Нью-Йорк, к двоюродной тетке по матери, не так ли? Об этом вы сказали сразу же, как только вас доставили сюда, вашему соседу по камере, Виктору Алехину.

— Алехину! — кричит Миша. — Он славный парень. Значит, вы прослушивали наш разговор?

— Разумеется.

— И записали на пленку.

— И записали на пленку, конечно.

— Конечно. Как поживает Алехин, господин следователь?

— Хорошо поживает.

— Хорошо? — Мишу все еще мучает тревога. — А когда вы проводили расследование в Димитровке, господин следователь, вы говорили также и с семьей Петраковых — я имею в виду, ваши сотрудники?

— Мы ведь не сумасшедшие, профессор Волков! Чтобы стало известно, что у нас — несмотря на все меры предосторожности — происходят такие вещи? Конечно, наши люди ни словом не обмолвились с семьей Петраковых!

За это я бы тебя расцеловал! Таким образом, Ирина ничего не знает. Не думает, что со мной что-то случилось. Верит, что я уже на пути в Нью-Йорк. Спасибо, спасибо, господин Ежов!

— Но большая статья о вашем аресте была помещена в московских газетах, а затем и во всей мировой печати. Так что теперь последний папуас знает, что ваша установка по обогащению плутония не попадет в руки к преступникам, профессор Волков.

— Семья Петраковых тоже знает об этом?

— Я не сомневаюсь в этом!

— Но, может быть, они поверят, что я Кафанке.

— В самом деле, нечего нас… Ведь ваши фотографии не были опубликованы! Мы же не сумасшедшие! Никто, кроме тех, кто вас задерживал, не знает, как вы выглядите. Не может знать.

— Почему?

— Господи, довольно, наконец! Чтобы не могло такого случиться, что кто-нибудь придет — например, из семьи Петраковых — и скажет, что Волков выглядит в точности как Миша Кафанке, как вылитый! А где Миша Кафанке? Что с ним стало? Мы были бы последними идиотами, если бы сообщили хотя бы малую толику того, что здесь произошло. Миру известно, что профессор Волков в наших руках. Больше миру не известно ничего.

— Тогда я спокоен, — говорит Миша. — Вы даже представить себе не можете, как вы меня успокоили, господин следователь.

— Что вас так успокоило?

— Я думаю о том, как огорчилась бы Ирина Петракова. Она бы очень расстроилась, если бы узнала, что меня убили. Это было бы ужасно. А вы все сделали очень хорошо, я благодарю вас за вашу мудрость и доброту, господин следователь. Никто не горюет обо мне, никто не плачет. Ах, какой я счастливый человек! — говорит Миша.

— Так, — говорит Ежов, — вы изволите шутить. Довольно странная тема для юмора, должен вам сказать. Но снимаю шляпу перед вашей выдержкой. Теперь я понимаю, что вы, с вашими знаниями, вы самый опасный человек в России! Да что там — в России! Вы — враг мира номер один. Никого нет опаснее, это говорят даже американцы.

— Аме…

— С которыми мы теперь сотрудничаем против таких тварей, как вы, в чьих руках появляется возможность бросить народы мира в ядерную пропасть! При акте опознания присутствовали американские ученые. Приглашенные нами. Они могли убедиться, что вы — профессор Волков. Разумеется, вас расстреляют, — говорит Ежов. — Вы меня поняли?

— Понял, господин следователь. (Я твердо полагаюсь на тебя, Соня, дорогая сумасшедшая гадалка с Белорусского вокзала!)

— Вы можете оказать человечеству последнюю услугу, несколько уменьшив вашу чудовищную вину.

— Как, господин следователь?

— Тем, что расскажете нашим ученым — и американским, конечно, — обо всем, что вы носите в своей голове, тем, что вы откроете им ваш метод обогащения плутония.

Миша безнадежно качает головой.

— Вы не хотите этого сделать?

— Я не могу этого сделать, господин следователь.

— Почему?