И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Ты можешь это сделать. Ты сделаешь это. Послушай-ка меня хорошенько, Миша Кафанке! Примерно тридцать лет назад один человек написал книгу под названием «Не быть икрой»,[16] ты ее читал, да?

— Конечно. Имя автора, подожди-ка…

— Неважно, как его имя. Герой этой книги, не правда ли, ненавидел нацистов, и войну, и ложь, и насилие…

— …и униформы, и спецслужбы, — продолжает Миша, — и подлость. Он хотел жить в мире, сладко есть и мягко спать, и размышлять, и читать, и слушать музыку…

— Это так, мотек. Он этого хотел. Но ему не дали жить в мире. Он вынужден был работать одновременно за и против четырех спецслужб, и весь его интеллект и талант, все его мужское обаяние, знания и умения понадобились ему для того, чтобы побеждать своих многочисленных врагов. Это было тридцать лет назад, мотек! Сегодня, тридцать лет спустя, нам нужны все твои силы, и весь твой интеллект, и мужество, и много, много везения, чтобы выжить. Чтобы выжить, ты понял?

— Понял, — бормочет он.

— Мы все, мотек, мы все заняты выживанием. Одерживать победы? Мудрый побеждает неохотно. Главный приоритет сейчас — выжить. Это сейчас двигатель прогресса человечества. Это…

Телефон снова звонит.

— Руфь Лазар. Слушаю.

Через несколько секунд лицо ее становится белым как полотно. Она кладет трубку.

— Что случилось? — спрашивает Миша. Он чувствует, что случилось нечто ужасное.

— Израиль Берг, — с трудом говорит Руфь беззвучным голосом. — Только что его убили.

8

Он лежит на заднем сиденье «Кадиллака», тяжелая дверца машины открыта, резкий свет прожекторов освещает салон, одежда на груди разорвана, на сиденье и на полу лужи крови.

Прожекторы установлены на высоких штативах и ярко освещают улицу, пальмы, свидетелей убийства, врачей и сотрудников службы безопасности комплекса Димоны. Некоторые из них перешептываются друг с другом. Бронемашины, грузовики и джипы, оснащенные встроенным оружием, огораживают место убийства двойным кольцом. Теперь здесь не пройдет ни один злоумышленник — теперь.

Знакомые Мише бронированные лимузины стоят на шоссе с открытыми дверцами примерно в 10 километрах от Беэр-Шевы — они ехали из Димоны.

Профессор Израиль Берг лежит на заднем сиденье. Еще несколько часов тому назад Миша сидел рядом с ним и говорил о «Выборе Самсона». Седой венец волос и лицо Берга залиты кровью. На лице застыло выражение испуга.

Высокий человек в штатском говорит на иврите с Руфью Лазар, он очень возбужден и гневен. Вдруг ему приходит в голову, что Миша ничего не понимает, и он переходит на английский.

— Простите, профессор Волков… — Он поспешно оттесняет Мишу в направлении бронированного «Линкольна». — Вам нельзя здесь стоять… В машину… Быстро!.. Ты тоже, Руфь…

Руфь тихо говорит Мише:

— Это Дов Табор, Миша, начальник службы безопасности Димоны. Я тебе о нем рассказывала, он в нашей команде. — Миша кивает. Этот Дов Табор необычайно большой и сильный, думает он и вспоминает о силаче Самсоне, снесшем колонны храма. Мише в голову приходят ветхозаветные слова «гнев Господень», и он думает: да, этот человек и есть великий гнев Господень.

Сжимая кулаки, Дов Табор говорит:

— Я рассказывал Руфи, как это произошло. Перед первым «Линкольном» на шоссе лежат два мертвых верблюда… Видите?

Миша молча кивает, он не может говорить. Действительно, там лежат животные, тоже освещенные прожекторами. Почему я до сих пор их не замечал? — думает Миша. Потому что я не могу прийти в себя, как и все здесь, отвечает он себе и снова смотрит на великана из службы безопасности Димоны.

— Солдаты в первом «Линкольне» — мы их отправили отсюда, трое из них в шоке, — солдаты сказали, что верблюды неожиданно возникли в свете фар их машины. Они загородили проезжую часть. Шоферу пришлось затормозить… Тормозной путь бронированной машины больше, чем обычной. Наибольшая степень безопасности обеспечивается, если пуля попадает в машину, едущую на большой скорости… На дороге виден длинный след тормозного пути, оставленный «Линкольном», он остановился как раз перед верблюдами. Солдаты выскочили наружу, автоматы наготове, те, что в были «Кадиллаке», — тоже… — Дов Табор громко произносит слова проклятия. — Вот она, ваша безопасность! Солдаты в «Кадиллаке» Берга оставили заднюю дверцу открытой! Примерно так же застрелили боснийского президента в башенном танке, там тоже люк остался открытым. Террористы, — Табор указывает рукой налево, в направлении пустыни, — были там, они только мечтали о такой возможности… Они получили шанс… и использовали его сполна. Солдаты стреляли в том направлении, откуда были выстрелы, но убийцы быстро скрылись. Исчезли. Все обыскали, до сих пор ищут… Ничего… Несколько отпечатков ботинок, больше ничего нет.

— Но почему Израиль? — спрашивает Руфь, по щекам которой текут слезы. — Почему Израиль? Он уже много лет живет в Беэр-Шеве, у него квартира в Дерек-Элат. Личная охрана у него есть, но она с ним не всегда — он ходил по улицам, бывал в магазинах, кафе, кино, — как мы все. Почему сегодня в него стреляли, Дов? — она смотрит на Табора. — Почему? Почему именно сейчас? Это трудно понять!