И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Руки пассажиров поднимаются вверх, здесь, тут, там — везде. Бедный Вильке получает еще один удар, вскрикивает, но тот, который в темных очках, орет на него:

— Ты, сукин сын, руки вверх!

Стеная от боли, Герман Вильке поднимает руки над головой.

Как в кино, думает Миша. Зачем им нужен этот лайнер? Именно этот! Что это за люди? Они говорят на плохом английском с сильным акцентом.

— Внимание! — кричит красавчик перед пилотской кабиной. В руке у него микрофон, его голос резко и пронзительно раздается из бортовых динамиков: — Внимание! Самолет находится под нашим контролем. Любой, кто откажется беспрекословно нам подчиняться, будет немедленно застрелен. — Он прижимает пистолет к виску светловолосой стюардессы, стоящей рядом с ним, от чего у нее перекашивается шея, протягивает ей микрофон и орет: — Нам известно, что большинство пассажиров на борту самолета — американцы и немцы, так что переведите это на немецкий!

Стюардесса переводит дрожащим от страха голосом.

Двое других угонщиков снова начинают орать, оба вместе.

— Руки вверх! Не разговаривать, или я буду стрелять!

Миша замирает от страха. Он видит обоих пилотов на своих местах и семерых господ в салоне первого класса, которые тоже подняли руки.

— Встать, вы, ублюдки! — орет на них красавчик. — Встать и руки вверх, дерьмо, американские свиньи, или я вас застрелю!

Американские свиньи? Американское дерьмо? — размышляет Миша. Значит, эти семеро американцы. О Господи! Раз этот красавчик так кричит, раз он так их оскорбляет, значит, он имеет что-то против американцев. Великий Боже, а что, если угонщики иракцы и мы сейчас летим в Багдад? Саддам задумал какой-то шантаж и хочет взять для этого заложников? Или снова вспыхнула война между Америкой и Ираком, пока мы были в воздухе? Сейчас такое может произойти во мгновение ока. Боже, как же они обрадуются в Ираке, когда увидят меня. Теперь они знают, что я не профессор Волков, что мафия их одурачила, и, кроме того, меня освободили израильтяне. Как, должно быть, они злы на меня, нарочно не придумаешь! На этот раз я уже не попаду в Санаторий Правды, больше не будет двух возможностей.

Однако не надо падать духом. (Мужество и надежда, надежда и мужество, никогда не терять их!) В это время красавчик орет на американцев:

— Эй, вы, пошли!

Семеро встают, шестеро из них уже в возрасте, только один молодой, и красавчик гонит их по проходу назад, в хвостовую часть машины. Не будет больше первого класса для этих американцев, теперь только экономический, вот так все быстро меняется, пролетарии всех стран… Впрочем, скорее всего, это не иракцы. Я был в Ираке, они с другим акцентом говорят по-английски. Нет, думает Миша с оптимизмом, кто бы нас ни похитил — это не иракцы. Он удовлетворен своей сообразительностью. И сразу же снова впадает в панику. А если ливийцы? Если они везут нас в Ливию? Американцы для Каддафи как красная тряпка для быка, а я… для меня Триполи был бы еще хуже, чем Багдад.

— Сесть! — орет красавчик на американцев в хвосте самолета. — Руки вверх! Не двигаться, или я немедленно стреляю!

Выглядит гротескно, думает Миша, дрожа от страха, нас 120 пассажиров, кроме того, экипаж… Всего три человека… трое против 120! И никто из нас даже не попытался защищаться, никто! Превосходно сделано, думает Миша. Все так гладко прошло, потому что они вооружены, начали внезапно и все вместе. Значит, действительно, угон самолета, удивляться нечему.

— Где стюардесса? — орет красавчик, оставив компаньона с бизнесменами и вернувшись к пилотской кабине. — Иди сюда, быстрее, или я тебя застрелю!

Блондинка, уже успевшая улизнуть, возвращается к нему, она плачет.

— Не реви, а то я тебя застрелю! Переводи мои слова на немецкий!

Он отдает дальнейшие распоряжения по-английски, светловолосая стюардесса дрожащим голосом говорит в микрофон, голос звучит из бортовых динамиков:

— Пожалуйста, немедленно опустите шторы на иллюминаторах! Немедленно опустить шторы! Кто немедленно не опустит шторы, будет застрелен!

Все сидящие у окон опускают шторы, в самолете становится темно.

— Освещение! — орет красавчик в направлении пилотской кабины. — Включить свет, вы, говнюки!

Свет загорается. Красавчик продолжает орать.

— Пожалуйста, спокойно, — переводит стюардесса. — Не говорить! Ни слова, пожалуйста! Иначе они будут стрелять!

Фантастика, думает Миша. Трое мужчин. А 120 человек делают все, что они прикажут. Без малейшего возражения. Без звука. Так это просто, так просто… Впрочем, все это уже было. В Освенциме, например. Страх — это ключ. Красавчик орет, стюардесса переводит:

— Пожалуйста, выбросьте все твердые предметы в проход! Ножи, расчески, часы, зажигалки, авторучки, шпильки! Быстрее, пожалуйста, быстрее! Кто не выбросит, немедленно будет застрелен! — Твердые и острые предметы летят в проход. Нет ни одного человека, кто бы не послушался. Миша думает: слава Богу, мое маленькое радио в чемодане!

— А теперь паспорта! Всем бросить паспорта в проход! Все паспорта! Быстро, иначе вы будете застрелены!

Летят паспорта. Мише вдруг захотелось и есть, и в туалет.