И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Мы лишь исполнители решений ООН, — вздыхает Лева. — По крайней мере, меня устраивает то, что я здесь, а не в Димитровке у Котикова.

— Ну, что ж, ты по-своему прав.

— Каждый человек смотрит на все своими глазами, Миша.

— Это верные слова, — подтверждает Миша. — И глубокая мысль. Если бы все происходило именно так, как видит человек своими глазами…

Человек в элегантном, но сильно помятом костюме проходит мимо них. Он тащит два чемодана.

— Доброе утро, господин Кафанке, — говорит он.

— Доброе утро, господин Вильке, — радостно отзывается Миша.

— Я слышал, они ведут переговоры, чтобы мы могли вылететь в Нью-Йорк, — продолжает Герман Вильке. — Другим самолетом, конечно. Потребуется некоторое время. Но мы непременно будем в Нью-Йорке! До скорого, господин Кафанке!

— До скорого! — отвечает Миша.

— Кто это был? — спрашивает Лева.

— Мы сидели рядом в самолете, — говорит Миша. — Интересный человек! Он занимается рекламой. Я буду с ним сотрудничать. Это первоклассный специалист из крупного рекламного агентства в Берлине. Они рекламируют все: автомобили, виски, сигареты, одежду, обувь, зубную пасту, средства от пота, страхование, кухонное оборудование, поездки на Дальний Восток в «люксах», ценные бумаги, банки…

— Понимаю, — говорит Лева. — У нас в России они быстро бы разорились.

26

Наконец, Миша получает свои чемоданы, в которых лежат чертежи его изобретения и его любимый маленький радиоприемник. Вместе с Левой они тащат их в зал, где громоздятся пирамиды средств первой необходимости, и снова усаживаются возле пакетов сухого молока, на этот раз на чемоданах.

Маленькое радио работает. Миша перебирает одну станцию за другой, он ищет ту, что говорит на понятном языке. «Немецкая волна», радио Рима, австрийская радиостанция…

«…штурм в аэропорту Сараево угнанного боснийцами пассажирского самолета, следовавшего по маршруту Тель-Авив — Рим — Нью-Йорк, прошел успешно. Лишь несколько пассажиров были легко ранены…»

«Нам нужны мужчины!» — поет красивый женский голос. — «Настоящие мужчины, бесстрашные в бою и в любви…» Песня кончается, и голос диктора сообщает: «Австрия 3. Вы слушали Стефанию Вергер и ее песню „Нам нужны мужчины“.»

— Такие мужчины, как у вас в самолете, — говорит Лева и ухмыляется.

— Ладно, — бормочет Миша и ищет другие станции.

«…при освобождении заложников в пассажирском самолете все трое боснийских угонщиков были убиты…»

«…насколько это похищение — как любое насилие над людьми — достойно осуждения, настолько же оно указывает на отчаянное положение, в котором находится население Боснии и Герцеговины, и особенно жители Сараева. Это позор, что ООН, Европейское сообщество и НАТО до сих пор не вмешиваются в войну и не пытаются положить конец истреблению боснийского населения сербскими партизанами и армией… Штурм самолета и уничтожение его похитителей — это еще одно постыдное свидетельство коленопреклонения всего мира перед карательной армией сербов…»

— Выключи это, Миша! — просит Лева. — Я понимаю не все слова, но смысл мне понятен. Значит, боснийцев можно понять и, следовательно, простить… А в чем виноваты пассажиры самолета?

— Ты прав, — в задумчивости говорит Миша. — Ты знаешь, я в последнее время думаю о том, как замечательно было во времена холодной войны.

— Что же было так замечательно?

— Лева! Ты только подумай: тогда были две сверхдержавы, которые смертельно угрожали друг другу. Люди принадлежали либо к одному блоку, либо к другому. В биполярном мире обе стороны были вооружены до зубов, настолько, что ни одна из них не осмелилась бы начать мировую войну, потому что обе знали, что это был бы конец света. А теперь? Теперь на земле нету биполярности и любое дерьмовое государство, да что там, небольшая группа фанатиков может начать войну. Так что холодная война была замечательным временем!

Лева раздражается руганью.

— Тысячи лет человеческой истории, и все одно и то же, — говорит он. — Добро и зло. Ангелы и бесы. Я тебе расскажу, что я узнал здесь, Миша, о сербах и хорватах. — Он достает несколько листков из нагрудного кармана. — Один мой друг, он понимает по-хорватски, читал мне книги по истории этого края. Так вот: 6 апреля 1941 года Германия и Италия объявили о разделе и ликвидации Югославии. Они признали Хорватию независимым государством. Вождями этой Хорватии стали, по милости Гитлера и Муссолини, некий Анте Павелич, лидер усташей, фашистской террористической организации, и католический архиепископ Загреба Алезий Степиняк… Этот Степиняк сначала был посредником между усташами и Ватиканом, а затем Павелич с благословения католического духовенства устроил резню «инакомыслящих»… Среди руководителей усташей был священник Зуричев, вот что он говорил: «В нашей стране все должны быть хорватами! Мы должны создать великую хорватскую державу! Хотя я и ношу одеяние священника, я готов взять в руки автомат и стрелять во всех врагов усташей и независимой Хорватии — вплоть до детей.»

— Какой патриот этот священник, — задумчиво говорит Миша.