И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Наконец «голубые каски» отвозят багаж к самолету и грузят в багажное отделение. Теперь еще и пассажиры проходят контроль — командир самолета не хочет допускать ни малейшего риска.

Наконец, в шесть часов вечера подъезжает старый, дребезжащий автобус, и все вздыхают с облегчением. Это дети, теперь можно лететь! Тут одна из женщин издает крик ужаса, показывая пальцем на длинный кровавый след за автобусом. Ожидающие посадки люди бросаются к окнам. Что случилось? Господи, что еще случилось?

К автобусу бегут операторы и фотожурналисты — они хотели отснять вылет похищенных пассажиров, а тут новая сенсация! Дверь автобуса открывается. Из автобуса выходит боснийский солдат, его гимнастерка в крови, на руках он держит тяжело раненного маленького ребенка. Раздаются крики ужаса, многие плачут. Забрызганный кровью солдат с ребенком на руках тоже не может сдержать слез. Сенсация! Щелкают затворы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры, журналисты, пытаясь занять позицию повыгоднее, отталкивают друг друга. Все это должно быть запечатлено для их программ: тяжело раненный ребенок, что скажет солдат, а тут еще за солдатом из автобуса выходит молодая женщина, тоже забрызганная кровью, с убитым ребенком на руках. Теперь видно, что весь автобус залит кровью, прошит пулями, многие дети плачут от страха. Как отвратительно ведут себя репортеры, думает Миша, застыв на месте от ужаса. Это невыносимо, вся эта борьба за самый страшный кадр, потому что чем снимки и записи страшнее, тем они дороже. Да, чем больше крови, чем больше ужасов и кошмаров, тем больше денег приносит материал, который будет показан всему миру. Какую же воспитательную школу проходят люди, сидя у телевизоров! Они привыкают к жестокости, к самой смерти! Все микрофоны и телекамеры направлены на молодую женщину и солдата.

— Это Роки, — говорит медсестра. — Ей было четырнадцать месяцев… А это Вердрана, трех лет, — кивком головы она показывает на солдата. — Пока мы ехали сюда, нас обстреляли…

Кинокамеры стрекочут, фотоаппараты щелкают, солнце, как ни в чем не бывало, мирно светит с голубого неба.

29

Детской медсестре, — ее зовут Ильина, — солдату и водителю автобуса сделаны успокоительные уколы. В окровавленной одежде они сидят в столовой, вокруг них — кольцо операторов с кинокамерами и журналистов с магнитофонами. Миша стоит рядом с Левой, и всем слышно, что говорит медсестра Ильина в микрофон…

— …между нашей организацией помощи «Детская миссия», сербским руководством и Красным Крестом шли переговоры… — Она говорит запинаясь, у нее плохой английский, она все время останавливается и плачет, а у солдата рядом с ней дрожат руки. — В детдоме было 148 детей, мы взяли только самых маленьких… 53… больше не поместилось в автобус… Нам дали гарантию, что автобус пропустят… Это дети хорватского и мусульманского происхождения, самой маленькой, Дрите, всего восемь недель, солдаты нашли ее завернутой в бумажный пакет в корзине для мусора… Так вот, мы выехали, и все шло хорошо, пока мы не оказались на Аллее Партизан…

— Где? — переспрашивает шеф съемочной группы NBC. Офицер «голубых касок» вполголоса поясняет:

— Это улица, связывающая центр Сараева с аэропортом. Она пересекает кольцо блокады… Там высотные дома, а за окнами этих домов и на крышах — снайперы. Они постоянно обстреливают все, что движется по улице. Поэтому, — говорит офицер «голубых касок», не скрывая гнева, — командование войск ООН отказалось дать вооруженное сопровождение автобусу с детьми.

Теперь все камеры направлены на офицера; все микрофоны обращены к нему.

— И вот вам последствия! Это безумие!

— Что знает господин офицер о безумии! — прерывает его Ильина. — Здесь вся страна — вопиющее безумие, и нужно либо помочь его прекратить, либо помолчать!

Наступает тягостная тишина.

— Значит, это началось на Аллее Партизан, — прерывает молчание один из журналистов. — Сверху начали стрелять…

Ильяна тяжело дышит, пот стекает со лба по ее щекам, покрытым запекшейся кровью.

— Я крикнула детям, чтобы они пригнулись, но было слишком поздно… Водитель нажал на газ, и автобус помчался на полной скорости… Только благодаря этому убитых и раненых больше не было… Пожалуйста, — говорит Ильяна, — пожалуйста, господа, давайте сейчас закончим… Я больше не могу…

30

В 14 часов по нью-йоркскому времени, в субботу 13 июня 1992 года, Миша едет в такси из аэропорта Дж. Ф. Кеннеди. Вот он и в Нью-Йорке! Ах, как бьется сердце, как трудно сдержать волнение! Много времени потеряно в таможне и в иммиграционной службе, но это неважно, и невыносимая влажная жара здесь ему тоже безразлична, и оживленное движение, когда слева и справа несутся машины. Неважно, все неважно, он сделал это!

О, мой ветер, думает он, спасибо тебе! Столько опасностей и передряг пришлось преодолеть, но теперь я у цели! Спасибо, мой ветер, спасибо!