И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

Люди, вместе с которыми он летел, вместе с которыми он столько пережил, — они даже не попрощались друг с другом, поспешно разошлись, многих встречали родственники и друзья. Лишь Герман Вильке проводил Мишу до почтамта, где тот послал телеграмму Ирине. Там же они составили деловое соглашение: Вильке попытается найти заказчика на мишин эко-клозет и будет заниматься его рекламой и продажей, за что получит 30 процентов всего дохода.

— Как только вы определитесь, где вы будете жить, сообщите мне, — сказал Вильке. — Я сразу начну работать. Визитная карточка с моими берлинским и нью-йоркским адресами у вас есть, и номера телефонов тоже, так что вы в любое время можете быстро со мной связаться.

Сердечно обменявшись рукопожатием, они разошлись.

Все-таки этот восьмичасовой полет из Франкфурта сюда был волнующим, думает Миша, сидя в такси, едущем по Бруклину. Сначала, за проливом, Великобритания и Ирландия, потом несколько часов над пустынной Атлантикой вплоть до Ньюфаундленда, все на высоте 10 километров и, наконец, под солнцем слева, вдоль восточного побережья США, курс на юго-запад, справа Портленд, Бостон, Провиденс и Хартфорд, а слева все время море, сверкающее в лучах солнца. Никогда еще Мише не доводилось переживать ничего подобного. А потом статуя Свободы, Манхэттен с его небоскребами и каньонами улиц, над которыми DC-10 описывает огромную дугу перед посадкой. Теперь он в Новом Свете! Где находится Сараево? Далеко-далеко отсюда, и воспоминание о нем начинает бледнеть.

Черт возьми, как здесь жарко! Миша сидит в рубашке, рубашка пропотела насквозь, в открытое окно врывается горячий воздух, шофер гонит как ненормальный. Ну да, тут и должно быть жарко! Ведь Нью-Йорк лежит на 41-м градусе северной широты, как и Неаполь! И еще Миша знает, что Большой Нью-Йорк состоит из пяти частей — это Манхэттен, Бронкс, Стейтн-Айленд, Куинс и тот самый Бруклин, куда он едет.

Бруклин!

Столько писателей жило здесь или приезжало сюда! Здесь осталась уютная малоэтажная застройка, здесь жили Генри Миллер и Джон Стейнбек, Норман Мейлер и Том Вольф. Трумэн Капоте очень любил Бруклин. А сколько художников жило здесь в разное время, сколько музыкантов и композиторов, таких, как Джордж Гершвин и Уинтон Марселис, режиссеры и актеры Вуди Аллен, Мел Брукс, Барбара Стрейзанд.

Ах, одна только поездка вверх по Бушвик-авеню — как кругосветное путешествие! В Гринпорте нашли себе новую родину поляки. Рядом — Вильямспорт, поселение евреев-хасидов. За евреями — мусульмане, перед мечетью сидят женщины в паранджах, а через несколько кварталов за итальянской колонией стоит немецкая кирха Святого Марка. Бушвик был одним из первых немецких поселений в Нью-Йорке, писала кузина Эмма Плишке. Позже немцы разъехались по другим местам, а в их дома въехали латиноамериканцы и мусульмане. Хасиды живут здесь по самым строгим правилам. Замужним женщинам, например, можно выходить на улицу только в платке или в парике — даже в такую жару, как сегодня! Действительно, Миша, проезжая в такси, видит нескольких таких женщин. Они должны избегать попадаться на глаза мужчинам, а их супругам запрещено прикасаться к чужим женщинам. Даже в метро правоверный еврей не должен браться за поручень после кого-то другого…

Японец-таксист на скорости вписывается в правый поворот с Бушвик-авеню на Гроув-стрит, и машина останавливается перед старым коричневым домом под номером 67. На первом этаже вывеска: «Химчистка».

Миша платит таксисту, тот помогает ему достать чемоданы из багажника, после чего, не сказав ни слова, срывается с места и уносится. Навьючившись чемоданами, Миша умудряется открыть стеклянную дверь химчистки и войти в помещение. Негритянка средних лет, оплатив свой счет, окидывает его взглядом и выходит на улицу.

— Да, сэр? — спрашивает молодая хорошенькая приемщица с высокими славянскими скулами. Похоже, она из Польши, думает Миша, и начинает сопеть, поставив на землю чемоданы.

— Добрый день, мисс, — говорит он улыбаясь, — меня зовут Миша Кафанке, и я хотел бы поговорить с мисс Эммой Плишке. Она ждет меня.

— Мисс — как? — спрашивает приемщица.

— Мисс Эмма Плишке, — повторяет Миша и еще больше расплывается в улыбке. Эмма никогда не была замужем, он это знает.

— Прошу прощения, сэр, но я никогда не слышала такого имени, — недоумевает хорошенькая приемщица.

— Этого не может быть. Мисс Эмме Плишке принадлежит эта «Химчистка»! Уже почти четырнадцать лет! С тех пор, как она приехала в Америку! В самом деле, мисс… мисс…

— Нина… Мне очень жаль, мистер Ка… Ка… Ка…

— Кафанке.

— Мистер Кафанке. Очень жаль! Я здесь работаю всего три недели, может быть, я ошибаюсь… Подождите минутку, пожалуйста… — Она спешит к портьере и громко зовет: — Мистер Новацкий! Мистер Новацкий!

Миша обеспокоен и поэтому потеет сильнее, чем обычно.

Портьера отодвигается в сторону, и появляется мужчина с лысиной и огромным животом, в заношенной нижней рубашке и не очень чистых белых брюках. Он еще более потный, чем Миша.

— В чем дело, Нина? — спрашивает он.

Нина объясняет, в чем дело.