И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Не такая, как у меня, — говорит Лева, — вся в веснушках и красная, нет, у Ирины совершенно белая тонкая кожа, а голос у нее удивительно милый и нежный, он никогда не звучит сердито или гневно, никогда. А когда она поет, ее слушают и люди, и животные. Музыку она любит так же, как ты, и тоже очень много читает…

Стоп, вдруг соображает Миша, здесь не хватает чего-то очень важного!

— И она ничего не имеет против метисов! — восклицает он. — В этом она меня заверила, еще в самом первом своем письме, после того, как ты ей написал, что я метис.

— Да, я написал ей это, и еще то, что таких, как ты, здесь недолюбливают.

— И она мне ответила, что это большая подлость. У вас тоже много таких, кто терпеть не может метисов, а евреев и подавно. Ирина написала, что ни один человек не выбирает, кем ему родиться, — христианином, евреем или метисом, и за это его нельзя винить.

Лева смущенно кивает.

— А отрывок из Торы, — говорит Миша радостно. — Ирина написала, что один еврей в Москве прочитал ей отрывок, и это было так прекрасно, что она чуть не расплакалась. Послушай, Лева, какое красивое место: «Каждый человек — это целый мир. Кто убивает человека, тот разрушает целый мир. Но кто спасает человека, тот спасает целый мир…» Разве это не великолепно? «Каждый человек — это целый мир».

— Да, — говорит Лева. — Ирина и в политике разбирается; она считает, что коммунизм, такой, каким он задумывался, был просто великолепным. В нашей стране хотели осуществить прекрасную идею, воодушевлявшую многих, в том числе знаменитых и великих.

— Но уже в начале тридцатых годов, — бормочет Миша, — так она мне написала, — нет, раньше, когда начались массовые убийства и гонения, депортации и показательные процессы, об этом она много читала, — многие великие и известные люди во всем мире с ужасом отвернулись.

— Точно! Она писала, что мы не имеем права забывать ни о чудовищных преступлениях, ни о миллионах убитых. Потому что того, что у вас называется «покаянием», ничего этого на самом деле нет, это всего лишь трусливая болтовня, никто не хочет каяться, да и ни один человек не может «изжить» то, что уже случилось. Да, — говорит Лева, — она давно с нами об этом говорила, и мы часто боялись, что кто-нибудь услышит и донесет.

— А когда к власти пришел Горбачев, она была совершенно очарована этим человеком. Он-то, наконец, все сделает как надо, так она считала, после всей крови и слез, и осуществит давнюю мечту о справедливом социализме.

— Да, — говорит Лева. — С тех пор Ирина совершенно переменилась, но есть много людей, которые говорят, что Горбачев хорош только для писателей, людей искусства и журналистов, потому что они теперь могут говорить то, что думают. «Ну и что с того, — говорят многие, — у нас все только говорят и никто ничего не делает? Все же при Брежневе было лучше», — считают они.

Необычен этот разговор на Зеленом озере, нереальный и в то же время реалистичный…

— А недовольных все больше и больше, — говорит Миша. Он удручен и боится за Горбачева — как и Ирина. — Она тоже опасается, что ему навредят, и он не сможет продолжать перестройку и сохранить гласность, многие из высших партийных и военных чинов тоже против него… Хотя мы живем всего в 50 километрах от Москвы, это уже совершенно другой мир с иными проблемами и заботами. С начала перестройки дела в колхозе идут все хуже и хуже, и многие говорят, что всему виною перестройка и гласность. То не хватает бензина, то запчастей, то стройматериалов. Все, жалуются люди, идет псу под хвост…

«О радостях и страданиях» называется отрывок, звуки которого доносит крошечный радиоприемник.

— …а кто не работает в колхозе, — продолжает Лева, — у тех другое занятие: ожидание. Ждут, когда в единственный в деревне магазин что-нибудь привезут. Видишь ли, если, к примеру, привозят хлеб или колбасу, то в очереди надо стоять часами. Вино есть, но за одну бутылку нужно отдать половину пенсии. Ирина однажды слышала, когда стояла за колбасой, как одна женщина сказала: «Во всех бедах всегда виноваты те, кто наверху, и сейчас тоже. Мы же совсем не знаем, чем на самом деле занимаются Горбачев и вся верхушка! По радио и телевидению рассказывают только то, что им выгодно. Может быть, потом мы узнаем правду, — сказала она. — При Хрущеве все это тоже продолжалось несколько лет, а кончилось застоем».

— Боже мой! — говорит Миша.

— Подожди! На это Ирина сказала: «Послушайте! Хотя у нас нет лишнего куска хлеба, но зато нет и войны. Вы забыли, почему нет войны? Потому что Горбачев вел переговоры с американцами до тех пор, пока они не поняли, что холодная война, которая велась все эти годы, во мгновение ока может превратиться в горячую. Вы уже забыли об этом?» Так говорила Ирина.

— И что? — спрашивает Миша.