И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Конечно, можно, — говорит Ирина, — но такой порядок однажды был заведен, и никто его не меняет. Лучше, если все это вам скажу я, чем кто-нибудь другой, кто уже ни на что не надеется.

— Вы еще надеетесь, не так ли?

— Да, Миша, но эта надежда не мешает мне видеть все вокруг. Я знаю, что есть пенсионеры, зарабатывающие себе на жизнь тем, что часами стоят в очередях за других людей, у которых просто нет на это времени, потому что они должны работать. Недавно как раз у этой булочной напротив люди два дня стояли в очереди, хотя в магазине хлеба не было.

— Но это же безумие!

— Это вовсе не безумие, Миша. Люди надеялись, что машина с хлебом приедет. Она и приехала — через два дня. И все это время люди здесь дожидались хлеба.

— Это очень плохо, — сказал Миша.

— Есть один невеселый анекдот…

— Анекдот?

— Да, Миша, анекдот, может быть, он вам пояснит, почему дела здесь обстоят так плохо, несмотря на гласность и перестройку. Так вот: едет поезд, вдруг он тормозит и останавливается, потому что пути перед ним кончились. Что делать? Как эту проблему решил бы Ленин?

— Как, Ирина?

— Ленин сказал бы: «Нужно заставить народ валить лес и делать шпалы для путей.» А Сталин, он что бы сказал? Он бы приказал расстрелять побольше людей и сделать из них шпалы. А Брежнев? Брежнев задернул бы занавески на окнах вагонов и вызвал бы здоровых мужчин раскачивать вагоны, чтобы пассажиры думали, что поезд едет дальше. А Горбачев? Ну, Горбачев сказал бы тем, кто едет, что они должны, черт возьми, сами что-то делать. Но поскольку у нас гласность, то все встают, высовывают головы в окна и гневно кричат: «Почему поезд не едет дальше? Кто виноват?» — Ирина взглянула на Мишу, которому было не до смеха, и сказала: — Да, невеселый анекдот. Но он характеризует наше положение. Большинство людей только критикуют всех и каждого и ищут виновных в том, что у них такая беспросветная жизнь, и очень немногие что-то делают, чтобы решить свои проблемы.

— Я уже понял, — сказал Миша, — перестраиваться ужасно трудно, и это протянется очень долго, пока все снова не наладится.

— Конечно, все снова наладится, — подтверждает Ирина. На ней платье серо-сизого цвета, одно из двух «нарядных», которые у нее есть. — Потому что все больше и больше людей начинают понимать, что никто нам в этом не поможет, это наше дело, всей нашей страны. А сегодня, Миша, я вам покажу, что у нас есть интересного на Калининском проспекте. Михаил Калинин, как вам известно, был с 1919 по 1945 год главой государства в Советском Союзе. Улица начинается от Кремля, мы там уже были, теперь я вам покажу библиотеку имени Ленина и Музей архитектуры имени Щусева…

Хотя они написали друг другу уже столько писем, Ирина обращается к Мише на «вы», так же, как и он к ней. До «ты» в Советском Союзе должно пройти много времени.

Музей архитектуры они посетили в первой половине дня, а потом несколько часов гуляли. Они исходили все улочки и переулки около Арбатской площади, осмотрели квартал художников, литераторов и артистов, образовавшийся здесь в XIX веке. На Арбате жил великий поэт Пушкин, а в здании с порталом расположен театр имени Вахтангова. Кафе и магазины старого Арбата еще сохранили аромат старой Москвы. Миша видел дом, в котором провел последние годы жизни великий композитор Александр Скрябин, где в 1922 году открыт музей его памяти.

Когда они оба уже устали и проголодались, Миша увидел ресторан под названием «Прага», на черной доске мелом было написано, что здесь есть чешские кнедлики и пражская ветчина.

— Пойдемте, Ирина! — говорит он. — Пражская ветчина — это замечательно, я однажды ел ее в ГДР. Можно вас пригласить? Я знаю, в ресторанах все за валюту, но у меня есть немецкие марки. Пожалуйста, Ирина, доставьте мне удовольствие!

— Нет, — говорит Ирина серьезно. — Не сердитесь, Миша, но мне ни в коем случае нельзя ходить в ресторан.

— Почему нет?

— У нас люди не ходят в рестораны.

— Но ведь там их много, внутри!

— Это туристы, Миша, туристы. Мы… мы не любим рестораны, мы едим дома. Во-первых, откуда у нас валюта…

— Но у меня же есть!

— …а во-вторых, в таком заведении чувствуешь себя отвратительно. Никогда не знаешь, кто сидит за соседним столиком, кто подслушивает разговоры, может быть, рядом шпион из службы безопасности? Вы не найдете ни одного русского, который пошел бы с вами в ресторан, Миша.

— Но вы же наверняка голодны!

— А это что? — спрашивает Ирина и вынимает из сумки бумажный кулек. — Это мама нам положила. Посмотрите, Миша, у каждого второго есть такой пакет с едой. Мама сделала нам бутерброды. Очень вкусный черный хлеб. Там впереди, под деревом, есть скамейка, пойдемте!

И вот они сидят и едят черный хлеб с маслом. Русский черный хлеб — это действительно лакомство. Ирина смеется, Мише весело тоже.

— Разве это не лучше, чем в хорошем ресторане?

— Да, — говорит он. — Это намного лучше, Ирина. И кто знает, хорошая ли была бы там пражская ветчина.