И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Аспирин, — говорит Лева.

— За аспирином такая очередь?

— Она уже вчера здесь стояла, — говорит Лева, — потому что вчера наконец поступила партия аспирина. Целый год его не было в продаже. Теперь каждый запасается, чем только может. Пошли! — зовет он Мишу, уставившегося на двойную очередь.

Они берут чемоданы (Лева два, Миша один) и идут по пыльной Советской улице. Многие из очереди смотрят им вслед.

Миша, с трудом волоча ноги, идет по селу, и ему становится совсем грустно. Большинство домов стары и выглядят так, будто они вот-вот развалятся. Большинство людей на улице — старики, редко встретишь кого из молодых, понятно, все, кто еще может работать, сейчас на работе. Мише видны отсюда дюжина производственных зданий на окраине села, вблизи полей и лугов, и стадо пасущегося скота. Поля и коровники тоже выглядят запущенными, все производит впечатление бедности и упадка.

Мише становится тоскливо, Лева замечает это и показывает ему несколько домов, оставляющих более благоприятное впечатление. Они очень симпатичные, разноцветные и утопают в зелени и цветах. Но все же гораздо больше развалюх, и Лева объясняет Мише, что очень много людей уехало из Димитровки, потому что в колхозе все идет из рук вон плохо. А красивые дома среди садов, говорит он, — это дачи богатых москвичей.

— Да, да, в столице есть и такие, у которых хватает денег, чтобы позволить себе иметь здесь дачи, но вообще… ведь я в Ротбухене не обещал тебе рай, ведь так?

Миша собирается с духом и говорит:

— Да при чем тут рай! Главное, что мы и здесь вместе, Лева, я с вами и с Ириной.

— Она тебе нравится? Ты ее себе такой представлял?

— Нравится ли она мне, Лева? Да я еще ни разу не встречал такой девушки, даже во сне. Фотографии, что ты мне показывал, — да, да. Но я только теперь вижу, какая она на самом деле, я только теперь услышал ее голос! Этого нельзя себе представить заранее, Лева, такое чудо! — И, как только они заговорили об Ирине, Миша позабыл обо всей той бедности и грязи, которые только что так его угнетали. И снова, испытывая радость, Миша начинает мурлыкать ту же песню, что они пели перед этим в автобусе.

Правда, он вскоре прекращает свое мурлыканье, потому что видит Ирину и ее родителей, стоящих перед домом и ждущих их с Левой. А дом семьи Петраковых по красоте действительно даст сто очков вперед всем другим здешним домам. Миша восхищенно рассматривает его, и радость наполняет его все больше, — уныние и радость сменяются у него так же быстро, как и мысли.

Дом стоит в большом саду, перед домом овощные грядки и цветник, цветы разные, какие только можно себе представить. Дом сложен из толстых еловых бревен, выкрашенных в зеленый цвет, и у каждого окна светло-голубой резной наличник. На треугольном фронтоне слуховое окно, а над ним, под коньком крыши, — красная звезда, на коньке — телевизионная антенна.

У самого красивого дома в Димитровке есть еще и пристройка, так же выкрашенная и украшенная, как и основная часть дома; в ней, говорит Ирина, Миша и будет жить. Подходит Лева с чемоданами, а Ирина отворяет входную дверь. Когда Миша приближается к двери, Ирина протягивает руку, в ее темно-синих глазах сверкают ласковые искорки, и, склонив голову, она произносит:

— Добро пожаловать, Миша, добро пожаловать домой!

5

— Рад видеть вас в наших краях, Михаил Олегович, — говорит председатель сельсовета Евгений Котиков на следующее утро, когда Миша приходит в прогнивший сельсовет отметиться. Ему сказали, что это надо сделать сразу же.

— Я тоже очень рад, что, наконец, здесь, среди вас, — отвечает Миша и смотрит своими проникновенными глазами​ бассета на тучного Котикова, который является в одном лице председателем сельсовета и председателем колхоза. Комната, где его принимает Котиков, грязная, с потолка сыплется известка, мебели мало, и она старая и уродливая. На стене под стеклом висят большие портреты генерального секретаря М. С. Горбачева и В. И. Ленина, а также красный флаг Советского Союза, с желтой пятиконечной звездой и серпом и молотом в левом верхнем углу.

— Пожалуйста, ваш паспорт и другие ваши документы, гражданин Кафанке, — говорит Котиков торжественно. Все же дело это серьезное.

Миша кладет все, что у него есть, на заляпанный чернилами письменный стол, поверхность которого кто-то щедро изрезал причудливыми значками и надписями.

Котикову — на нем серый костюм, голубая рубашка и красный галстук, а в лацкане пиджака депутатский значок — требуется бесконечно много времени на изучение документов.

— Гм! — произносит он. — Гм-м! Тк-тк-тк! — И при этом бормочет что-то себе под нос.

— Что-то не в порядке? — спрашивает Миша, сразу запаниковав. До чего все же он запуган.

— А что может быть не в порядке? — с готовностью спрашивает тучный Котиков.

— Откуда я знаю?

— Вы ведь спрашиваете.

— Это вы спросили, прошу прощения.

— Насколько я вижу, все в порядке, гр-рм! У вас виза на три месяца.

— Да, но в посольстве в Берлине договорились с Министерством в Москве, что я могу получить здесь вид на жительство.

— Вы можете, гр-рм-рм! Ну, да. Посмотрим.