И даже небо было нашим

Перед свадьбой, когда я спросила Берна, не хочет ли он пригласить на торжество своего отца – это стоило мне огромных душевных сил, потому что он окружил тот период своей жизни непроницаемой тайной, – он посмотрел на меня, как умел смотреть он один, и сказал: понятия не имею, где он сейчас, мне это неинтересно. Оказывается, его отец всегда жил в своем родном городе, Фрайберге, и они общались по телефону. Когда они разговаривали? Когда меня не было дома? Или когда он уходил в оливковую рощу, чтобы ощутить единение с природой?

– Значит, вы жили там, – сказала я, ощутив вдруг прилив грусти.

– Это был наш немецкий период, как мы любим его называть, – сказала Джулиана. – Вся печаль мира словно сосредоточилась в этом месте, хоть мы и не смогли толком увидеть город. Иногда мы по одиночке выходили на улицу, но надо было быть очень осторожными. Немец нам это запрещал.

Немец. Черный копатель.

– Данко там было не по себе. Ведь это же склад произведений искусства. Он постоянно говорил, что этим вещам место в музее, что мы, живя здесь, становимся сообщниками Немца. Как будто это была наша самая большая проблема. Но он тогда плохо соображал. Та ночь в «Замке сарацинов» подействовала на него сильнее, чем могло показаться. Он просыпался среди ночи, оттого что не мог дышать, сбрасывал одеяло, которым мы укрывались втроем, и начинал расхаживать по комнате, бормоча что-то невнятное. У него и раньше, в университете, случались панические атаки перед экзаменами, но их нельзя было сравнить с тогдашним его состоянием.

– Вы спали втроем? – спросила я, зацепившись за эту незначительную подробность.

– Там была только одна кровать, – спокойно ответила Джулиана.

– Данко сказал, что это не он убил Николу.

Когда я произнесла эту фразу, щеки у меня зачесались, потом зуд превратился в жжение, которое распространилось на шею и руки. Но и тогда Джулиана не отреагировала на мои слова. Разве что испытала некоторую досаду.

– Ты видела всех этих адвокатов вокруг него? – сказала она. – Маленькое наемное войско, как у Папы. К тому же Вильоне-старший только и ждал удобного случая, чтобы ему пригодиться. Данко всегда знал, что у него надежные тылы. Но, думаю, всем приходится прибегать к этому ресурсу, так что в итоге мы возвращаемся к отправной точке. Для меня это большая проблема.

Она язвительно усмехнулась. Я вспомнила, как Джулиана, Коринна и я иногда беседовали втроем, делились самым сокровенным, и как Джулиана и Коринна начинали спорить, у кого из них прошлое было тяжелее, а родители ужаснее. Все это сейчас казалось мне ерундой, даже вспоминать было противно, какой жалостливой и впечатлительной я была тогда – благодарной слушательницей этих обвинительных речей.

– Он солгал, да? – спросила я.

Джулиана поболтала пальцами в воздухе, потом опять взялась за руль.

– Кто может это сказать?

– Ты можешь. Ты там была. И потом все время находилась с ними.

– Извини. Тут я тебе помочь не могу. Понимаю, для тебя, наверное, это важно, но для меня – нет.

Я чувствовала, что все ее тело напряглось, словно она готовилась к борьбе. Или к этому готовилась я?

– Для тебя это неважно? Хочешь сказать, ты ни разу не спросила его, что на самом деле там произошло?

Джулиана покачала головой. Она продолжала смотреть на дорогу. Кажется, я слегка наклонилась к ней.

– Вы тринадцать месяцев прожили в гараже, спали втроем в одной постели и за все это время ни разу не говорили о той ночи?

– Случилось то, что случилось. Что мы могли изменить? Начать выяснять, кто из нас виноват больше, а кто меньше? В «Замке» мы были все вместе. Мы трое и еще тридцать человек. Это могло произойти с каждым.

– Ты шутишь?

– Ты слишком сильно волнуешься, Тереза.

– Но ведь погиб человек! Человек, которого я знала!

– Да, Берн мне рассказывал. У тебя с этим полицейским что-то было?

– Ты спрашивала об этом Данко или нет? Ты спрашивала об этом Берна или нет?

Джулиана рассеянно потрогала волосы, вернее, то, что от них осталось. Ее как будто удивило, что они не такие длинные, как раньше.

– Остановимся здесь, сказала она, съезжая с дороги. – Нам надо заправиться. Надеюсь, у тебя остались наличные.

На заправке мы разделились. Там не было настоящего бара, только уголок, где стояли термосы с кофе и целая башня из бумажных стаканчиков. И табличка с ценой. Выпив кофе, посетитель должен был заплатить за него в кассе. Если бы человек вышел, не заплатив, никто не обратил бы внимания, но, наверное, здесь, на острове, это было не принято. Я походила среди полок с сувенирами, которые в последующие дни мне предстояло увидеть еще много раз, но в тот момент я смотрела на них впервые: игрушечные тюлени, толстые свитера с традиционными скандинавскими узорами, миниатюрные шапочки викингов с рогами и тролли с лохматой матерчатой шевелюрой, сморщенной кожей и злобными лицами.