И даже небо было нашим

И все-таки до заката я продала весь свежий инжир и большую часть варенья. На деревьях фруктов уже не осталось, и в дальнейшем надо было придумать что-то еще. Но в данный момент, если сократить потребности до минимума, вырученных денег хватило бы на несколько недель.

Как-то вечером, в сумерках, я увидела мотороллер соседа-крестьянина у ворот фермы. Он вышел, поставил что-то на землю и уехал.

Я долго шла к воротам по дороге, которая уже успела зарасти высокой травой. У ворот стояла корзина. В ней были свежие овощи, два пакета пасты, бутылка масла и бутылка вина. Милостыня. Наверное, прав был мой папа. Никогда мне не понять Специале, не понять местных нравов и местных жителей с их постоянными перескоками от ненависти к милосердию, с их ошарашивающей грубостью и неожиданной заботливостью. Я сварила овощи и пообедала за столом в беседке. Впервые за долгие месяцы я поела сидя.

От прошлогодних попыток заняться бизнесом у меня остался интернет. Связь функционировала с перебоями, так было с самого начала, но скорость была вполне сносной. Мне и не нужно было быстрое соединение: секунды ожидания перед пустым экраном, когда загружалась очередная страница, были моментами полной отрешенности, без страдания.

Чаще всего я смотрела ролики на Ютьюбе. Начинала с первого попавшегося, а потом позволяла перебрасывать себя с одного на другой, убаюканная этим эфемерным путешествием. Ничто из увиденного не вызывало у меня интереса, но все завораживало. Снаружи садилось солнце, тьма заволакивала поля и дом, кроме светящегося прямоугольника, от которого мучительно болели глаза. Но я продолжала смотреть на него до глубокой ночи, пока совсем не переставала соображать и, дотащившись до дивана, засыпала.

Однажды я проснулась от шороха колес по щебенке. Я еще не подняла жалюзи, хотя было уже позднее утро. Я осталась лежать, глядя на полоску света, которая просачивалась в комнату. В дверь постучали, через минуту-другую стук повторился.

— Доставка! — крикнул снизу мужской голос.

Я подошла к окну, сощурившись, приподняла жалюзи настолько, чтобы можно было взглянуть вниз. Курьер помахал пакетом:

— Вы синьора Гаспарро?

— Да.

— Надо расписаться.

Я натянула старую майку Берна и спустилась вниз.

— Извините, что разбудил.

— Я давно проснулась, — соврала я. — Просто немного простужена.

— Я с трудом до вас добрался. У вас тут улица без названия, верно? В итоге мне ваш сосед показал, как проехать.

Пакет от «Амазона», заклеенный скотчем.

— Что внутри?

— Наверное, вам лучше знать, что вы заказали, — улыбнулся курьер.

— Ничего я не заказывала. Я даже не зарегистрирована на «Амазоне».

Он пожал плечами и указал на экран, на котором я должна была расписаться. — Распишитесь пальцем. Не страшно, если подпись получится неидеальной. — Он убрал гаджет в боковой карман брюк. — Если не заказывали, значит, это подарок. В таких случаях внутри обычно бывает записка.

Оставшись одна, я вскрыла пакет. Внутри был флакон с какой-то жидкостью. Рисунок на этикетке изображал растение и нечто похожее на вошь, увеличенную под микроскопом. Очевидно, это было средство для борьбы с садовыми вредителями, но инструкция была написана по-немецки или на другом языке, я даже не могла определить, на каком именно.

Очевидно, жидкость прислали мне по ошибке. Так или иначе, поскольку у меня в данный момент не было более интересного (или вообще никакого другого) занятия, я села за компьютер и старательно набрала в переводчике Google немецкий текст с этикетки. Результат получился не слишком вразумительный, но я все же поняла, что речь идет о пестициде, произведенном из натуральных компонентов. Колпачок средства надо было развести в десяти литрах воды и раз в два дня, вечером, опрыскивать им зараженное растение. Опять милостыня, подумала я. Это садовник пожалел меня или пожалел лиственницу. Я дала дереву дозу пестицида, и этого хватило, чтобы мне стало легче и я весь день чувствовала себя спокойнее.

Каждый день я думала о том, чтобы снова отправиться в карьер и слушать мысли Берна в густеющих сумерках, но всякий раз что-то меня удерживало. Однажды вечером на ферму опять приехал Даниэле. Мы долго сидели под навесом беседки и пили наливку из плодов рожкового дерева, которую он привез с собой. Когда мы встали с места, бутылка была пуста.

Я была совсем пьяная и повела его в дом, на второй этаж, в нашу с Берном спальню. Даниэле послушно шел за мной. Я смотрела, как он раздевается у постели, с трудом сохраняет равновесие, снимая носки. Живот у него был немного дряблый, и, увидев это, я расхохоталась.

Не знаю, что на меня нашло. Я лизала ему лицо, покусывала плечи, пока он не попросил меня перестать, — ему было больно. Тут я внезапно лишилась сил, меня захлестнула волна грусти. Я упала на кровать и вмиг унеслась куда-то далеко. Позволила ему сделать то, что он должен был сделать с самого начала, и дойти до конца. Вещи в комнате то разрастались, то съеживались, как в ту пору, когда я была маленькой девочкой.