И даже небо было нашим

Что я знала о Берне? Что он какое-то время бродяжничал, а сейчас живет в Таранто, у Томмазо, который тоже остался без жены, — их брак с Коринной распался. Мне рассказал об этом Данко. Однажды он явился на ферму по поручению Берна с подробным списком вещей, которые тот пожелал забрать.

— Мог бы и сам прийти, — вырвалось у меня.

— После того, что ты ему сделала?

Видимо, сообразив, что ляпнул лишнее, он поспешил добавить:

— Это меня не касается.

Он так непринужденно расхаживал по комнатам, словно все еще жил здесь. И заглядывал в листок, исписанный каллиграфическим почерком Берна.

— Как он? — спросила я.

— Хорошо. Ему было хорошо у нас, а теперь ему хорошо у Томмазо. Он помогает другу по хозяйству.

Узнав, что с Берном все в порядке, я должна была бы испытать облегчение, но у меня не хватило на это великодушия. Я вдруг почувствовала такую слабость, что пришлось сесть за кухонный стол, а Данко тем временем рылся в ящиках.

— Берн создан для великих целей. Никто из нас не вправе проводить для него границы.

— По-твоему, я это делала? Проводила границы?

Данко пожал плечами:

— Я говорю только, что до твоего появления на ферме у нас были свои планы. А сейчас мы можем к ним вернуться.

— Интересно, о каких планах ты говоришь? По освобождению коров? Или овец?

Данко холодно взглянул на меня:

— На свете есть что-то поважнее нас самих, Тереза. Ты всегда была рабыней собственного представления о счастье.

Во всяком случае, я не была расположена слушать его лекции о морали.

— И вы собираетесь осуществлять эти планы на деньги от продажи виллы моей бабушки, которые ты у меня взял? Поставь кофейник на место. Это я его купила. Он мой. Если он в списке, значит, Берн ошибся.

Он убрал кофейник на полку.

— Как хочешь.

Больше я не мешала Данко выполнять его миссию. Все время, пока он был в доме, я сидела за столом на кухне. Перед тем как уйти, он погладил меня по щеке и покачал головой, словно выражая сочувствие. На столе в беседке я нашла листок с адресом Томмазо.

В течение последующих тринадцати месяцев я ничего не знала о Берне, кроме этого адреса. До того утра, когда меня разбудило шуршание колес по щебенке подъездной дороги. Было рано, солнце только взошло. Я не сразу заставила себя пошевелиться, встать и дойти до входной двери. За долю секунды до того, как я дошла, в дверь решительно постучали. Я не спросила, кто там, сняла с вешалки куртку и надела ее прямо на ночную рубашку, как будто это могло придать мне более приличный вид.

Один из карабинеров представился, но его фамилия вылетела у меня из головы. Возможно, я ее даже не расслышала, ведь я еще не успела толком проснуться и вдобавок меня озадачил этот нежданный визит.

— Вы синьора Колуччи? — спросил карабинер.

— Да.

— Жена Бернардо Колуччи?

— Да, — сказала я, хотя было странно вспоминать об этом в холодный рассветный час.

— Ваш муж дома?

— Он здесь больше не живет.

— Он не появлялся в последние несколько часов?

— Я же сказала: он здесь больше не живет.

— Вы знаете, где он может быть сейчас?

Что-то заставило меня ответить «нет» — смутное, инстинктивное желание защитить его. Вы обещали беречь друг друга — не нарушайте обещания. Я точно знала, в каком ящике лежит листок с адресом, который оставил Данко, более того, я так долго смотрела на него, что успела выучить наизусть. Но я ответила «нет».

— Вы предпочитаете, чтобы мы вошли и сели, синьора?

— Нет. Я предпочитаю остаться на ногах. Вот на этом самом месте.

— Как хотите. Думаю вы не в курсе того, что случилось сегодня ночью. Несколько человек протестовали против вырубки больных оливковых деревьев, завязалась драка. Ваш муж был среди протестующих. — Полицейский потер подбородок, словно ему было неловко продолжать. — Похоже, он замешан в убийстве.

Внутренний шов на воротнике куртки впивался мне в шею. Нельзя было надевать ее без джемпера или шарфа.

— Думаю, вы ошибаетесь, — сказала я.

— К сожалению, нет, синьора.

— О каком человеке идет речь?

— Это полицейский. Он находился там, хоть и не был при исполнении. Его звали Дельфанти. Никола Дельфанти.

5

Итак, есть история, которую я знаю, и есть параллельная, тайная история. В которой умирают девушка и ее ребенок. Но обо всем этом Берн не сказал мне ни слова. Он сдержал до конца обещание, данное друзьям.

Руки Томмазо все еще лежали поверх выцветшего покрывала. Он смотрел на них, не наклоняя головы, а только опустив глаза, с равнодушным, тупым любопытством, словно эти бледные руки были прозрачными и он мог видеть сквозь них красные и синие ромбы орнамента на покрывале. Растопыренные пальцы как будто давали понять: вот и все, что было, на этот раз я не утаил ничего.