И день за днем уходит детство

В обществе двух таких же, вероятно, неудачников в жизни – Анны Пантелеевны и Хоттабыча, – я чувствую себя замечательно, но радуюсь, что меня не видит Светка. Впрочем, я напрасно беспокоюсь, поскольку в библиотеку ее и на аркане не затащишь. Все свои внешкольные знания она черпает по телевизору, из кинофильмов, оправдывая это тем, что собирается стать актрисой и заранее изучает азы профессии, наблюдая за игрой артистов. Возможно, Светка более меня приспособлена к выживанию в современном техногенном обществе. А я – книжный червь, обреченный эволюцией на вымирание.

Однако эта печальная мысль не мешает мне мечтать. Я роюсь в книгах по истории, а сам думаю о том, что когда мои потомки будут вспоминать каждый день моей жизни и писать мемуары, то библиотека послужит прекрасным фоном, подчеркивающим величие моего духа. Что-то вроде: «В свои юные годы, когда его сверстники развлекались и не задумывались о будущем, он все свободное время проводил…». Может быть, даже Светка, ставшая к тому времени кинозвездой, даст интервью какому-нибудь гламурному журналу о том, как она презирала того хлюпика и как восхищается этим человеком, прославившим свой 6 «а», свою школу, свой город и свою страну, где он учился, жил и работал. Правда, я так и не додумался до того, за какие подвиги меня занесут в анналы истории, потому что Анна Пантелеевна, недовольно гремя ключами, попросила меня покинуть помещение.

– Библиотека закрывается, молодой человек, – сказала она, сморщив носик. – Время позднее. Вас уже, наверное, дома заждались. Приходите завтра.

И действительно, даже Хоттабыч уже давно и незаметно ушел. И я остался один, живой помехой между Анной Пантелеевной и ее внучкой, к которой она явно стремилась всей душой, несмотря на свою любовь или привычку ко мне.

– До свидания, Анна Пантелеевна, – вежливо говорю я на прощание, не забывая о том, что мне еще не раз предстоит сюда возвращаться.

Анна Пантелеевна радостно что-то буркает в ответ и закрывает за мной дверь. Я ее понимаю и не осуждаю. Если бы, к примеру, меня дома после рабочего дня ждала Светка, я бы еще не так торопился, и был бы еще более неприветлив с людьми, которые задерживают меня на работе.

Возвращаюсь домой из библиотеки я уже в сумерках. Зимой темнеет рано, я об этом позабыл, увлекшись чтением и мечтами. За что и был наказан. Через несколько кварталов меня остановили, и совсем не для того, чтобы спросить, как пройти в библиотеку.

– Эй, огрызок, стой! – вдруг слышу я за своей спиной, пройдя темную подворотню, и невольно ускоряю шаг. Но передо мной вырастают две или три фигуры, преграждая дорогу, и я вынужден остановиться.

– Деньги есть? – спрашивают меня.

Это была настоящая западня. Они ждали жертву и заранее готовились. На охоте в лесу или в поле так загоняют волков. В городе – одиноких прохожих вроде меня. Только я не волк, а трусливый перепуганный заяц. Но и они не охотники, а шакалы, которые нападают лишь на слабых и беззащитных.

Их человек шесть или семь, некоторые даже младше меня и ниже ростом. Но их много, а я далеко не рыцарь-джедай, не Халк, не человек-паук и даже не заурядный супермен. У них наглые глаза, скучающие лица и папироски в зубах. И я понимаю, что сейчас меня будут бить. За то, что я слабый и не могу дать им отпор. Но я даже не делаю попытки убежать. И совсем не из-за гордости, а потому что меня парализует их уверенность в своем праве шарить в поисках денег в моих карманах, небрежно отшвыривать в сторону прекрасную книгу по Всемирной истории и унижать меня. А главное – выражение той беспредельной скуки, с которой они все это проделывают. Они знают, что я никуда не убегу, и потому даже не загораживают мне дорогу, не хватают за руки. От моей беспомощности им становится еще скучнее. Они ждут, чтобы я сказал хотя бы слово, сделал движение, которое можно было бы счесть за протест. Бить меня просто так даже им противно. Но я стою неподвижно и не протестую. И неожиданно они расступаются, давая мне пройти. Даже шакалы брезгуют подобным ничтожеством. Я ухожу. Кто-то делает последнюю отчаянную попытку и, когда я нагибаюсь, чтобы поднять книгу, бьет меня ногой пониже спины. Мне больно и обидно, но я не поворачиваюсь, наоборот, ускоряю шаги. И слышу за своей спиной презрительный свист и хохот. Чаша унижения выпита мной до дна. Это очень горький напиток. Я никогда не забуду его вкус, сколько бы лет ни прошло.

Я бреду дальше, один, в темноте, глотая слезы, и стыдясь того, что я плачу. В руках у меня замечательная книга о подвигах и героях прошлого, а на душе – пусто и гадко.

Среда

Этот день был полон сюрпризов.

Первый был преподнесен мне сразу с утра. Когда я проснулся, на этот раз по звонку будильника, то на прикроватной тумбочке увидел записку от родителей.

«Сын, уезжаем к бабушке и дедушке в деревню. Быть может, заночуем у них. Не проспи школу.

P.S. Мой милый мальчик! Котлеты и суп в холодильнике. Не забывай своих родителей! Мы обязательно вернемся, и даже быстрее чем ты думаешь. Я уже скучаю!!!».