И день за днем уходит детство

Артем встал, как всегда, спокойный, уверенный. Я невольно залюбовался им. Когда Денис Леонидович вызывает меня, я краснею или бледнею, и забываю даже то, что, казалось бы, твердо знал. Такая у меня слабая, подверженная чужому влиянию, натура. Но Артем другой.

– Да, две параллельные прямые смогут пересечься, – сказал он. – Но произойдет это не на Земле, а в космосе. Еще Эйнштейн доказал, что пространство Вселенной искривлено, и с тех пор ученые думают, как долететь до какой-либо галактики по прямой линии, а не по дуге. Ведь тогда полет продлится намного меньше времени…

Вот это да! Что называется, выдал на-гора. Лично я с такой точки зрения к геометрии никогда не подходил. И выходит, что напрасно, потому что, оказывается, это очень даже увлекательная наука.

И даже Денис Леонидович остался доволен. Но попытался скрыть это. Такой уж он человек, как говорит моя мама про папу – интроверт, то есть человек, сосредоточенный на своем внутреннем мире и очень замкнутый. В этом они похожи – мой папа и наш учитель геометрии. Сама мама не такая, она экстраверт, что называется, душа нараспашку. Кто я, понять пока трудно.

– А как ты можешь это доказать? – спросил Денис Леонидович. – Как известно, умозаключения и выводы делаются с помощью эмпирических, то есть наблюдаемых и измеряемых, данных об объекте, а не по принципу «мне так кажется».

– Но геометрия Лобачевского допускает возможность пересечения параллельных прямых, – ответил Артем. – В отличие от Евклидовой, которую мы проходим в школе.

И мое уважение к нему возросло до солнца. Если Денис Леонидович чувствовал себя в преподаваемой им геометрии, как рыба в воде, то Артем мне показался акулой, пожирающей рыб.

Однако и Денис Леонидович, как я убедился, был парень не промах.

– Геометрия – это наука, в которой кто-то не видит смысла, а иные находят свое призвание, – сказал он, делая Артему знак, что тот может присесть. И мы все поняли, что наш учитель снова пустился в плавание по безбрежным океанским водам. Он любил во время урока отвлеченно порассуждать на тему науки, которую пытался вдолбить в наши головы, а мы не возражали, поскольку это значительно сокращало время опроса, чреватого оценкой наших знаний, заносимой в журнал. – При этом мы изучаем Евклидову геометрию, зародившуюся более двух тысяч лет назад, но и сейчас остающуюся актуальной. Но все слышали и о других, так называемых неевклидовых геометриях, в частности – о геометрии Лобачевского. И самое странное, что знакомство с этой наукой заканчивалось на утверждении, что она допускает возможность пересечения параллельных прямых. Этот факт удивляет, даже поражает, но, как и все непонятное, воспринимается на веру. А ведь на самом деле геометрия Лобачевского не так уж сильно отличается от привычной нам геометрии, и параллельные прямые в ней не пересекаются. Это досужий миф, родившийся при странных обстоятельствах.

Услышав это, я сочувственно взглянул на Артема. Но он ничем не выдал, что расстроился из-за своего неверного ответа. Наоборот, внимательно слушает учителя, только что рот не открыл. Видимо, ему действительно интересно. И амбиции и самолюбие для него здесь на втором плане. Признаться, я бы так не сумел. Скажи мне учитель, что я ошибся в чем-то, и я переживал бы целый день, а то и неделю.

– Причиной тому стали противоречия, возникающие в Евклидовой геометрии, в частности, знаменитая проблема пятого постулата, – вдохновенно продолжал Денис Леонидович. И даже прикрыл глаза, вероятно, чтобы ему не мешали наши глупые лица. – Следствием его является понятие параллельных прямых, не пересекающихся на всем их протяжении. Само по себе это утверждение не представляет собой чего-то необычного или странного, но в нем есть один изъян – доказать его с помощью математики просто-напросто невозможно! Именно это обстоятельство толкнуло ученых на создание неевклидовой геометрии, в которой данный недостаток был бы устранен. «Первопроходцем» в этой области стал русский математик Николай Лобачевский. Тебе известно, Артем, в чем главное отличие геометрии Лобачевского от геометрии Евклида?

Денис Леонидович обращался к Артему, как будто кроме них двоих в классе больше никого не существовало – ни меня, ни Светки, ни Генки, ни еще почти тридцати учеников. Да так оно, наверное, и было. Если мы и присутствовали, то лишь в качестве безмозглых материальных тел. Понимал учителя, по-видимому, только один ученик – Артем.

– Мне кажется, в том самом пятом постулате, – ответил, не затруднившись, Артем. – Только не спрашивайте, в чем разница. Пока для меня это туманно.