И день за днем уходит детство

О драке в раздевалке никто не узнал, и она не имела никаких последствий для ее участников. Когда я говорю «никто», то имею в виду учителей, и даже всеведущую историчку Александру Петровну. Но вот нашим девчонкам каким-то образом удалось проведать обо всем, и теперь они с завистью глядят на Светку. Вслух между собой осуждают, а втайне мечтают о том, чтобы кто-нибудь из ребят подрался из-за них.

На перемене ко мне подошла Светка, бледная и тихая. Впервые я не поглупел, оказавшись рядом с ней, потому что чувствовал себя героем. Но у Светки было другое мнение.

– Ты напрасно кинулся в драку, Миша, – сказала она. – Ты был не прав.

Я удивлен, почти раздавлен этой несправедливостью. И бессвязно лопочу:

– Но это же подлость… Ты не понимаешь… Это не по-мужски…

Но Светка непоколебима.

– Я знаю, что ты думаешь, – сказала она, глядя на меня честными глазами. – Но эту записку написала не я.

А кто тогда? Может быть, я? Разумеется, этого я не сказал. Просто промолчал, опустив голову.

– Ты мне не веришь? – удивилась Светка. Но как-то уж слишком нарочито. – Но это правда.

Как сказала бы моя мама, кому она нужна, эта ваша правда… Но, вероятно, после вчерашнего удара по голове я действительно поглупел, потому что вдруг выпалил:

– Но я видел, как ты выходила из нашей раздевалки.

Светка покраснела и даже прикусила губу, что с ней бывает только в минуту полного замешательства. Но все же не сдалась.

– И что это доказывает? – спросила она, недоуменно пожав плечами.

Да все, хотел ответить я. Но что-то меня остановило. Я опять промолчал. Однако, наверное, мой взгляд оказался слишком красноречивым, потому что Светка стала уже совсем пунцовой и даже пошла на попятный.

– Я не писала эту записку, но я зашла в раздевалку и подложила ее Артему, – сказала она. А на мой немой вопрос последовал незамысловатый предсказуемый ответ: – Меня попросила об этом одна девочка. Ты ее не знаешь, она не из нашего класса.

И моя крепость пала. Не мне сражаться со Светкой. Мое дело – ее боготворить. Но, как сказал когда-то давно один французский, кажется, король, все пропало, кроме чести.

– И все же читать чужие письма подло, – продолжаю я отстаивать свой последний бастион.

– Да, конечно, ты молодец, – с женской непоследовательностью хвалит меня Светка. – Хилый, но смелый!

Вот и гадай – то ли похвалила, то ли посмеялась надо мной. И она такая всегда, сколько я ее помню, а учимся мы с ней вместе с первого класса. Словно двуликий Янус. Но только не в современном его понимании, как символ двуличия, лицемерия и лжи, а в том, которое в него вкладывали древние римляне – божество неба и солнечного света, которое открывало и закрывало небесные врата, выпуская солнце на небосвод. У двуликого Януса было два лица – молодое и старое, смотрящие в противоположные стороны. Вот и Светка такая – то поражает своей почти детской наивностью, то вдруг такую мудрую мысль выскажет, что только диву даешься. С ней очень не просто.

Но я все равно люблю Светку. Как сказала бы моя мама, это моя карма. Если бы я мог сказать ей об этом… Но после вчерашнего на моих устах вековая печать. Я не могу. Пусть она догадается сама. И, поразившись моей скромности и самоотверженности, вознаградит меня своей любовью, но прежде раскается в прошлых ошибках.

– Кстати, завтра мой день рождения, – вдруг говорит Светка. – Придешь?

А сама смотрит на меня с тревогой и чуть ли не с мольбой. Я понимаю, о чем она думает, и что не досказала. И, вместо того, чтобы помучить ее, прихожу ей на помощь, спрашиваю:

– Можно с Артемом?

– Как хочешь, Миша, – ласково отвечает Светка и быстро уходит, чтобы я не успел увидеть, как она расцвела от счастья.

И я снова убегаю с последнего урока. У меня есть деньги, сэкономленные на школьных обедах с начала года. Брожу по магазинам, выбираю Светке подарок. Духи? Пошло. Конфеты? Еще обидится, подумает, что принимаю ее за ребенка. Цветы? Старо. Цветы я всегда покупаю на день рождения маме. Да, оказывается, это очень не просто – выбрать подарок любимой девушке.

А вот, кажется, то самое. Подарок со смыслом. Фарфоровая собачка. Символ бесконечной преданности. Прошу продавщицу завернуть ее в розовую бумагу и перевязать красивой голубой ленточкой.

Но собачка нема, а мне хочется многое сказать Светке. И я сочиняю стихи, почти до утра. Утром, чуть ослабив ленточку, вкладываю листок со стихотворением в сверток.

Втайне я мечтаю о том, что Светка возьмет мой сверток, развяжет ленточку, развернет бумагу, увидит собачку, прочитает стихотворение – и, конечно, все сразу поймет…

Воскресенье

По шумным и торопливым даже в воскресный день улицам я иду к Артему. В руках у меня сверток, который я очень берегу, а потому несу двумя руками и то и дело задеваю растопыренными локтями прохожих. Извиняюсь, огрызаюсь, отмалчиваюсь, но упорно продолжаю свой путь. Можно было бы проехать на автобусе, но я не доверяю общественному транспорту. Кто-то может толкнуть меня под руку, сверток упадет на пол, собачка разобьется. Я заранее настроился на самое худшее и, мне казалось, выбрал самый безопасный вариант.