И девять ждут тебя карет

Я в три прыжка подскочила к кровати и схватила ее за плечи.

— Вы не сделаете этого, Берта! Сами знаете, что не сделаете! Этого нельзя делать!

Она замерла. Ее лицо, все еще мертвенно-бледное и измученное, было рядом с моим. Мое прикосновение оказалось прекрасным средством от истерики. Она сказала спокойно, но это спокойствие было убедительнее любого крика:

— Если вы расскажете полиции и они придут к хозяину, он догадается, как вы узнали. Будет скандал, и он ни в чем не признается, только посмеется. Они скажут, что вы... да, вы! Они скажут, что вы пытались выйти замуж за мсье Рауля, но ничего не получилось и вы все это затеяли им назло, и тогда полицейские тоже будут смеяться и пожимать плечами, выпьют парочку бутылок с хозяином и уберутся...

— Очень может быть. Но я спасу Филиппа, а еще немного сплетен мне не повредят.

— Но когда все кончится, что будет со мной, как вы думаете? — спросила Берта. — И с Бернаром? И с моей матерью и всей моей семьей? Мой отец и братья всю свою жизнь работали у Вальми. Они бедные, у них ничего нет. Куда они пойдут, если их выгонят? Что мы можем сделать? — Она покачала головой. — Пожалуйста, пожалуйста, сделайте, как я говорю. Мы обе можем сберечь его. Это будет лучше, мисс, честное слово, лучше.

Я опустила руки.

— Хорошо. Пусть будет по-вашему. Буду держать язык за зубами. — Я посмотрела на нее. — Но клянусь вам, если что-нибудь случится с Филиппом или если кто-то попытается обидеть его, я разнесу эту историю по всей Франции, так что она попадет во все газеты, и не успокоюсь, пока ваши Вальми — и Бернар — не получат то, что заслужили.

— С Филиппом ничего не случится.

— Дай бог, чтобы вы были правы. А теперь идите, Берта. Спасибо за то, что пришли.

Она соскользнула с постели.

— А платье? — нерешительно спросила она.

— Оставьте его себе, — сказала я устало. — Оно не понадобится мне там, куда я уеду. Спокойной ночи.

Щелкнул замок двери; я осталась наедине с тенями, сгустившимися в комнате.

ГЛАВА 14

Наполни кубок,

Фи'лип,

И выпьем по глотку.

Из старой английской поэзии.

Только в одном случае можно быть уверенной, что Филипп находится в безопасности, — увести его, чтобы Леон де Вальми не смог до него добраться, спрятать мальчика и ждать, пока кто-нибудь придет нам на помощь.

Нельзя было терять ни минуты. Леон де Вальми хорошо знал, что в половине второго не застанет никого в детской и прилегающих комнатах. Слуги начнут возвращаться с танцев в третьем или четвертом часу. Если он решился что-то предпринять, то это случится очень скоро.

Я снова прошла к кровати и стала сдирать с себя неловкими, негнущимися руками халатик. Мысли вихрем кружились в голове, не поддаваясь никакому контролю. Я не могла мыслить логически и не хотела ни о чем думать; некоторые вещи я просто не могла себе представить. Пока. Но Филиппа надо увести. Это самое главное. Я решила никуда не звонить — меня мог услышать Леон де Вальми, кроме того, Берта могла пойти в кладовую проверить, не нарушу ли я своего обещания, — она так потрясена и напугана, что нельзя предсказать ее реакцию. В Вальми ни от кого нельзя ждать помощи. Миссис Седдон больна, ее муж стар, труслив и довольно недалек. Мы с Бертой могли бы защитить Филиппа, если бы знали, откуда придет опасность, но в этих обстоятельствах... нет, мальчика надо увести в ближайшее безопасное место, а потом как можно скорее отправиться в полицию. Я не считала себя связанной обещанием, которое Берта у меня вырвала, — это был настоящий шантаж. Как женщина, я ставила здравый смысл выше так называемой «чести» и без малейшего угрызения совести нарушила бы тысячу обещаний, если бы этим могла спасти Филиппа.

Я сбросила на пол халат и уже собиралась надеть платье, когда из коридора донесся слабый шум.

Хотя я ожидала, что услышу этот звук, но сразу не узнала его. Просто тихий шелест, прозвучавший для меня как грозное предупреждение. Я бессознательным движением быстро выключила лампу, и в тот же миг дверь комнаты Филиппа отворилась. Я поняла, что это за шелест.

Инвалидное кресло.

Я встала как вкопанная, рука застыла на выключателе лампы. Мне казалось, что я даже перестала дышать. Если бы из соседней комнаты послышался самый слабый звук, кажется, я бросилась бы туда, не раздумывая, как пуля, выпущенная из ружья, но кресло не двигалось, и я продолжала стоять, ожидая, что будет дальше.

Ничего. Никакого движения. Через некоторое время дверь Филиппа снова закрылась, почти беззвучно. Шелест переместился в коридор.

Не знаю, какой инстинкт заставил меня броситься в кровать и завернуться в одеяло, но, когда дверь моей спальни открылась, я спокойно лежала, повернувшись к двери спиной.