Жюль понизил голос до шепота, будто знал, что я его подслушиваю. Казалось, он торопится что-то сообщить и вместе с тем стыдится того, что должен сказать. Это было так странно, что у меня по коже пробежал холодок.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Бернар.
– Девушка…
– Что? – снова спросил Бернар.
– Ты уверен, что она… – Жюль замолчал, и я услышала, как он проглотил слюну, – что она ничего не сделает с мальчиком?
– Какого черта ты там болтаешь?
– Ну… я сказал тебе, что слышал разные разговоры. Люди говорили, что она… ну, многого хочет.
– Хочет многого? А кто не хочет? Вполне понятно, но почему она должна «что-то сделать с мальчиком»? Что ты… – Голос Бернара внезапно замер, и он, с шумом втянув в себя воздух, сказал потом очень странным тоном: – Не может быть, чтобы ты действительно думал такое, парень…
– А почему? – с жаром возразил Жюль. – Почему она должна удовлетвориться тем, что выйдет замуж за мсье Рауля? К слову сказать, что мы о ней знаем? Кто она такая?
– Англичанка, сирота, кажется из хорошей семьи. Это все, что я знаю. – Короткая пауза. – Она любит мальчика.
– Мальчик не сделает ее графиней де Вальми, – сказал Жюль.
Снова пауза, на этот раз намного дольше. Прервавший ее смех Бернара звучал немного принужденно.
– Ну, друг, чем раньше ты попадешь в свою любимую постельку, тем лучше. От ночного воздуха у тебя начинается бред. Да и мне пора возвращаться. Я уверен на все сто, что это дело кончено и они уже спят в своих кроватках. Надеюсь, мсье Леон утром хорошенько задаст им за тот переполох, который поднялся из-за них. Пошли!
– Можешь смеяться, – упрямо стоял на своем Жюль. – Но я тебе говорю, что мсье Гарсен сказал…
– Эта старая баба, аптекарь? Ты бы лучше занялся делом и не слушал деревенские сплетни!
– И все равно…
– Ради бога, Жюль, – с раздражением прервал его Бернар. – Нельзя считать преступницей каждую красивую женщину только потому, что она хочет пожить в свое удовольствие. Слушай, мне надо идти. Тебе в какую сторону?
– Вниз на Субиру, – недовольно откликнулся Жюль. – Уже светает.
– И ты свободен? Ладно, пойдем вместе. Я оставил машину у начала подъема, могу тебя подвезти. Ты иди, а я потушу лампу и запру дверь.
– Ладно.
Крышка печки снова звякнула, когда вторая сигарета последовала за первой. Я услышала тяжелые шаги Жюля, направляющегося к двери. Вдруг он остановился.
– Что это было? – резко спросил он.
– Что?
– Я слышал какой-то шум. Здесь или, может быть…
– Открой дверь, – тихо сказал Бернар. – Быстро.
Жюль повиновался. Свежий запах серенького весеннего утра проник в комнату, полную синего дыма и смолистого аромата поленьев.
– Там ничего нет, – донесся откуда-то издалека голос Жюля.
Я поняла, что он вышел на веранду и зашел за угол дома.
Бернар, стоя прямо под нами, коротко и резко засмеялся:
– Просто мышка, дорогуша. Сегодня ночью тебе мерещатся чудовища в каждом дереве, правда? – Он шумно потянулся, зевнув. – Ладно, мне тоже хочется в постельку, боюсь только, что моя будет не такая теплая, как у тебя. В какое время этот англичанин обычно сюда приходит?
– Довольно рано, если он вообще сегодня явится. Откуда мне знать?
– А, ладно, пошли. Надеюсь, в Вальми уже все спокойно. Никак не пойму, зачем хозяину понадобилось посылать меня в эту чертову дыру. Пошли, дорогуша, я потушу лампу, запру дверь и догоню тебя.
– Я подожду.
– Да? Ну ладно… вот и все. Думаю, печку можно оставить так? Да, ну ладно. А я-то думал, что ты уж очень спешишь попасть в свою постельку.
Он уходил, голос его доносился с порога. Рядом со мной Филипп пошевелился во сне, и его дыхание мягко коснулось моей щеки.
– Ох уж эта моя постелька, – весело сказал Жюль. К нему вернулось хорошее настроение. – Я тебе расскажу, приятель…
Дверь тихо затворилась, не дав мне дослушать рассказ Жюля на любимую им тему. Его затихающий голос смутно слышался среди предрассветной лесной тишины. Раньше я не знала, как тихо в лесу по утрам. Ни одна ветка не двигалась, ни одна сосновая иголка не упала на деревянную кровлю. Филипп ровно дышал у меня над ухом. Где-то лесной голубь завел свою гортанную песню.
Скоро взойдет солнце. Будет прекрасный день. Я снова прилегла, придвинувшись ближе к мальчику и дрожа как в лихорадке.