Я не спала третью ночь после поцелуя с Диланом. Тот алый вечер должен был стать волшебным, когда я почувствовала его пылкие губы на своих губах. ОʼБрайен был таким измученным и растерянным, его терзали мрачные мысли. Я видела его воспламененные глаза — потухшие, тёмные и опечаленные. Мне хотелось рассказать ему о своих чувствах, крепко обнять, прямо до хруста в рёбрах, и неотрывно смотреть в его родные до одури глаза. Но глупые надежды рухнули, когда он просто сбежал. Молча, без объяснений, не оглядываясь. Сказать, что я была в замешательстве, — ничего не сказать.
Я не собиралась звонить, писать. Я просто сидела дома в своей комнате, задыхаясь от боли, которая пожирала моё сердце так нагло и беспощадно, что сводило грудную клетку, отнимало ноги и туманились мысли. Мне было так больно и гадко, как никогда до этого. Если раньше я думала, что хуже быть не может, что у страданий есть предел, то теперь понимала, что ошиблась.
Я не хотела видеть друзей, выслушивать их бесполезные советы и колкие слова сожаления. София, Крис, Дэвид… Они узнали всю правду: сестра Дилана им всё рассказала. Я не винила её за это, потому что Брианна стала близким для меня человеком за последние дни. Она обещала, что поговорит с Диланом, но третий день от неё не было никаких известий.
Я просто опустила руки. Сдалась. Закрылась в себе. Отгородилась от окружающего мира, от родителей, от друзей. Я захлёбывалась в жгучей боли, которая глодала меня по кусочкам, кислотой разъедала каждый нерв, каждую клетку, выжигая внутри всё без остатка. Пустота тёмным водоворотом затягивала меня в свои тернии, вышибая здравый рассудок и способность чувствовать.
Я бы жизнь отдала, чтобы перестать чувствовать эту невыносимую горечь, которая кипящей лавой растекалась по венам, перестать чувствовать эту пронизывающую боль, которая не даёт спокойно дышать, перестать нуждаться в человеке, который вытер об меня ноги. Дилан наплевал на мои чувства, которые только слепой мог не заметить. Он собственноручно столкнул меня в пропасть страданий, как прокаженную. Он бесстрастно выстрелил мне в самое сердце, оставив там глубокую дыру. Открытая рана. Моё сердце вечно будет кровоточить из-за него. Я не хотела влюбляться, я не должна была. Наивная дура, безмозглая курица, никому не нужная брошенка.
Я понимала, что есть только один выход. Единственное правильное решение, которое прекратит горькие слезы и заглушит боль. Избавит меня от мучительных страданий навсегда. Я была готова к этому вопреки тягостной тревоге, которая давила на меня каменным градом, истощала душу и застилала глаза пеленой сомнений.
Нужно было сделать последний шаг — отпустить Марка. Я договорилась о встречи у меня дома час назад, поэтому Паттерсон должен был придти с минуты на минуту. Я вздрагивала от каждой перемены цифр на табло настольных часов, словно оставались считанные минуты до смертного приговора. Мне было плевать, как я выгляжу: третий день я не вылезала из сиреневой толстовки и черных спортивных штанов. Одинокая слеза отчаяния потекла по щеке, когда раздался стук в дверь.
— Заходи, — едва слышно протянула я, смахивая со щеки слезу. Мой голос предательски дрожал, а сердце стонало от боли, заставляя меня вздрагивать от вспышек боли.
Марк нерешительно зашёл в комнату и приблизился ко мне. Он был удивительно бледным, словно предчувствовал, о чём пойдёт разговор. В школе Бейкон Хиллс слухи разносились со скоростью света, поэтому я бы не удивилась, узнав, что каждый второй старшеклассник твердит о моей несчастной любви к ОʼБрайену. От мимолётного воспоминания о Дилане в груди неприятно кольнуло, и острый ком подошёл к горлу, заставив тяжело вздохнуть.
— Марк, я хочу с тобой серьёзно поговорить, — с трудом выдавила из себя я, переводя взгляд на Марка.
Он испуганно смотрел на моё лицо и практически не дышал. Как удивительно ярко блестели его глаза: то ли от боли, которую я ему причиняю, то ли от волнения, которое искажало его лицо. Паттерсон крепко сжал мою руку и хрипло вздохнул. Я не могла сдерживать слёз, осознавая, насколько больно сделаю этому человеку. Марк любил меня так преданно, так самоотверженно, а я разбивала ему сердце каждым отрешенным взглядом, каждым холодным словом. Эта наглая ложь выходила за все рамки, и я была обязана с ней покончить. Я знала, что Марк не откажется от меня, будет продолжать любить и терпеть любые выходки, но нельзя играть с любовью. Нельзя привязывать к себе человека и удерживать его рядом невидимыми нитями, когда нет чувств.
— Я знаю, что ты хочешь сделать, и готов тебя выслушать, — Марк отмерил меня скорбным взглядом, от которого у меня потемнело перед глазами.