И дух наш молод

За хлебом - длинные очереди, "хвосты", как тогда говорили. Лица в очередях - измученные. Постоишь - и наслушаешься такого, что хоть завтра на штурм ненавистного самодержавия. Роптали, выкладывали в очередях наболевшее все громче, не таясь:

- Мы в милость царскую верили, на царя-батюшку надеялись. Баста, хватит. Одна нынче надежда - на самих себя.

Война всем надоела. На фронте солдату предоставлялось единственное право: погибнуть от пули, снаряда, газов; в тылу, как говорилось в одной прокламации Нарвского районного комитета партии, - "право свободно умирать от голода, не отходя от станка".

"Уже близится день, - говорилось дальше в прокламации, - когда пролетариат России должен дать решительную схватку кровожадному правительству Николая II..."{10}.

- Перед нашей партией, - безустанно повторял дядя Тимофей, - стоит одна задача; день за днем раскачивать маятник революции.

В городе стал известен инцидент в Государственной думе, принесший большую в те дни популярность лидеру кадетов П. Н. Милюкову.

С трибуны Думы он обвинил царское правительство в предательстве национальных интересов, несколько раз бросая в зал слова, вскоре облетевшие весь Петроград: "Что это, глупость или измена?" Корабль самодержавия шел ко дну, и кадетствующие крысы таким образом спасали свою репутацию и самих себя.

Армия, еще недавно оплот царизма, "левела" прямо на глазах. Большинство солдат и почти весь младший комсостав Петроградского гарнизона, даже гвардия, побывав на фронте, познали все прелести окопной жизни.

Нас, плохо одетых, полуголодных, кормили чечевицей да воблой, что тоже отнюдь не содействовало поднятию боевого духа. Чувствуя, что почва уходит из-под ног, самодержавие судорожно пыталось что-то предпринять.

- Россия любит кнут, - наставляла в те дни царица своего супруга. Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом, - сокруши их всех!

Чтобы сокрушать, нужна была сила. И, напуганное нарастанием революционного движения, командование выделило Петроград в самостоятельный округ. В каждый район в помощь полиции были направлены воинские части. Я даже обрадовался, узнав, что наш батальон, как и соседнюю роту измайловцев и петроградцев, должны направить за Нарвскую заставу. 4-ю роту и взвод 2-й роты направили на Путиловский завод.

Таким образом, мы, солдаты Измайловского и Петроградского полков, сразу же узнавали обо всем, что происходило на Путиловском и других петроградских заводах. Иногда планы рабочих становились известными заранее. Ведь многие из нас когда-то работали на этих заводах. Кроме того, в казармах расположился рабочий батальон солдат, работавших на Путиловском. Наладили мы связи с рабочей молодежью. Молодые рабочие приходили к нам, информировали обо всем.

Хотелось бы немного сказать о событиях второй половины февраля 1917 года. 14 февраля прошли мощные демонстрации. Почти все рабочие заводов Путиловского, "Тильманса", "Треугольника" вышли на Петергофское шоссе. В колоннах было много солдат. Забастовки и демонстрации проходили под большевистскими лозунгами, направленными, в частности, против Думы, по указу царя открывшейся в тот день. На красных знаменах - призывы: "Долой войну!", "Долой правительство!", "Да здравствует республика!"

21 февраля забастовал Путиловский завод. Его поддержали рабочие "Тильманса" и других предприятий. У станков на Путиловском остались только солдаты трудового батальона. Незадолго до обеда туда прибыла группа рабочих и солдат, среди которых был и я. Мы уговаривали солдат, что надо прекратить работу и выйти на демонстрацию.

Какой-то фронтовик все допытывался:

- Просто демонстрация или до оружия дойдет?

- А как выйдет...

- Нам, мил человек, знать надобно. Если до пальбы дойдет, у нас с рабочими одна ставка - голова с плеч.

А если просто так - с нас головы снимут и пикнуть не дадут, а заводских только попужают - и обратно к станку.

На демонстрацию солдаты в тот день так и не вышли. Остались одни в затихшей мастерской, все гадая: дойдет до пальбы или нет.

В эти дни в нашем полку занятий не проводили. Офицеры были в тревожно-возбужденном состоянии. Дисциплина резко упала. Мы свободно выходили на улицы, даже за Нарвскую.

Приблизительно в 10 часов утра 23 февраля (8 марта по новому стилю) по Гороховой от булочной двигалась большая колонна женщин. Они шли с лозунгами: "Долой войну!", "Долой дороговизну!", "Долой голод!", "Хлеб - рабочим!", "Молоко - детям!" Сплошной гул стоял над заставой. Обескровленные лица работниц, истощенных голодом, отравленных парами кислот, были полны решимости. Женщины окружали солдатские патрули. Те, растерянные, ошеломленные, таяли, как островки, в разбушевавшемся море.

Наша рота стояла у Нарвских ворот. Именно тут, на Петергофском шоссе, волнение достигло наивысшего накала. Вал за валом катились перед нами колонны демонстрантов. Мелькали знакомые лица путиловцев. Впервые после 1905 года большевистские лозунги открыто прогремели с трибуны на большой площади.