...И двадцать четыре жемчужины

Павел ехал в электричке словно во сне — таким нереальным казалось все происшедшее у Эньшина. «Нина, хорошая, любимая моя, тебе бы все сказать... но это невозможно. И так у тебя хватает переживаний...»

В городе Анохин долго стоял на перроне — мысли словно застыли, двигаться не хотелось. Потом он позвонил Ясину и поехал к нему.

Ясин выслушал Павла и сказал:

— Мерзкая история, так можно подловить не одного тебя. Подло и гадко все задумано, но рассчитано почти наверняка, со страховкой. Нельзя только в панику впадать. Ты у меня побудь, а я постараюсь придумать, что можно сделать.

Присутствие Ясина, его голос, выдержка подействовали на Павла сильнее слов утешения и сочувствия.

Ясин оставил Павла у себя переночевать. А утром взял у него телефоны и адреса Эньшина и Пожидаева, велел никуда не уходить, на телефонные звонки не отвечать и ждать его возвращения.

Оставшись один, Павел то успокаивался немного, то опять впадал в тревожное состояние, ему казалось, что нужно немедленно куда-то идти, действовать самому. Может быть, стоит пойти к председателю Союза художников или в милицию... Но в Союзе всем известна его история о Ниной...

Наконец вернулся Ясин. Он неторопливо разделся, пригладил волосы.

— Не унывай, Паша, вот твои долговые расписки...

— Как это?

— Я вернул им твои долги. Все. До копейки. Постепенно расплатишься, не волнуйся. Мне не к спеху.

ЖИВОЙ

Женька очнулся в незнакомом месте. Высокое окно задернуто шторой. Воздух в комнате легкий, не городской. Пахнет цветами, словно на даче, хотя в комнате цветов не видно. Женька попытался подняться, но голова закружилась, и глаза сами собой закрылись. Потом он снова очнулся и с трудом пытался понять, что с ним и где он находится.

В комнату вошла полная пожилая женщина в белом халате.

— Где я? — спросил слабым голосом Засекин.

— В загородной больнице. Вы были больны. Теперь все в порядке. Сейчас я вас подбодрю.

Женщина улыбнулась и сделала Засекину укол в руку.

— Ночью славный дождь прошел, — сказала она, — люблю ночной дождь. После него остаются теплые лужи и сильно пахнут цветы. Чувствуете?

— Да. Хорошо пахнет, — согласился Засекин. — Сейчас что? Утро или вечер?

— Утро. Спали вы хорошо. Ну-ка посмотрим.

Она отогнула одеяло, прослушала Засекину грудь, смерила давление.

— Все очень недурно.

— Чем же я болел?

— Сейчас я тороплюсь, попозже приду и расскажу. Договорились?

Женьке стало хорошо, спокойно от светлой комнаты, от этой приятной женщины, от жизни, которая возвращалась в него. Он смотрел, как от графина с водой на светлой стене играли блики, и старался вспомнить, что было с ним. Сначала пришла мысль о Тоне и вызвала беспокойство. Потом стало вспоминаться все разом: старик, часовня, поход на рыбалку...

Но какое отношение имеет это к его болезни? И когда все это было? Ему нужно знать немедленно. Что с ним случилось? Почему он в больнице? Но спросить некого. Завтрак ему принес молодой мужчина — халат ему маловат, явно чужой.

— Я не заразный? — спросил Засекин.

— Нисколько. — Мужчина улыбнулся, словно был рад, что Засекин поправляется.

— Вы не скажете, что за хвороба на меня напала, я даже вспомнить не могу, когда заболел.

Мужчина поставил еду, подал Женьке ложку.

— Сами справитесь?

— А как же.

— Тогда ешьте. Поговорим после завтрака, а то мне доктор нагоняй устроит.

Мужчина ушел. Женька старался есть побыстрей, но это не очень получалось. Руки дрожали, голова временами, словно с похмелья, делалась дурная. Но он все съел и выпил кофе.

Снова вошла симпатичная женщина.

— Скажите, как вас зовут? — спросил Засекин.

— Мария Федоровна, ваш лечащий врач, но только сразу же предупреждаю, много разговаривать с вами не могу.

— Вы мне только скажите сейчас, что со мной приключилось?

— Так вот сейчас и немедленно? — Мария Федоровна потрогала спину Засекина, попросила открыть рот, простукала грудь. Присела на край кровати. — Потолкуем. Как ваша фамилия? Имя? Возраст? Адрес? Профессия? Где родились? Кто из родных есть? Где живут? Любите ли вы свою работу? Как у вас со здоровьем?

Она засыпала Женьку вопросами, так что ему самому задавать вопросы не было возможности. Наконец он все же вставил:

— Скажите, мои родные знают, что я болен?

— На все эти вопросы вам ответит другой доктор. Он сейчас к вам зайдет.

Тотчас же после ухода Марии Федоровны вошел мужчина, который приносил Засекину завтрак.

— Ну как? Отдышались?

— От чего я отдышался? — спросил Засекин.

— Выходит, что вы ничего не помните?

— Почему не помню? Помню. Поехал в музей, там пошли со знакомым на рыбалку. Больше ничего не соображу, забыл... Что за болезнь? Это ваше дело, медицинское, определить, что со мной приключилось. И зачем меня остригли, как тифозного? Заклеили всего заплатками?

— Без медицины дело не обошлось, но доктор говорит: теперь за вашу жизнь можно не опасаться. Организм у вас оказался крепкий. А сейчас нам придется перейти к деловой части разговора. Только сразу договоримся: не волноваться, поскольку все скверное позади. Ко всему, о чем я буду спрашивать, относитесь со всей серьезностью, и никакой фантазии. Только факты.