...И двадцать четыре жемчужины

«...я все поняла, мой друг, волю Вашу постараюсь выполнить, как Вы велите. Все сдам куда нужно, и место заветное не забуду. Да и без этого памятно оно мне на всю жизнь —там Вы мне открылись. А ветку сирени я храню до сих пор. Помните, как долго мы сидели там, — все не могли расстаться. Письмо Ваше привез верный Ваш Кузьма, с ним и ответ посылаю...»

Ясин подозвал Марту:

— Посмотрите-ка, что я нашел! — И протянул ей письмо.

Вечером в гостиничном номере все трое вместе с Ириной Николаевной пытались определить, какое же место должна была помнить Елизавета Марковна. Они, словно на военном совете, склонились над планом усадьбы Муренина.

Ясин спросил Марту:

— Не упоминается ли в письмах Муренина к Елизавете Марковне о памятном для них дне?

— Есть! Конечно, есть! Он что-то такое писал бабушке... Сейчас посмотрим, письма у меня с собой.

Ирина Николаевна отыскала нужное письмо. Она без особого труда разбирала почерк Муренина:

«...да, милый, незабвенный друг мой Лизанька, годы прошли, все уходит, но воспоминания о Вас я храню как самое драгоценное из всего, что было в жизни. Так и вижу ротонду нашу в парке, где я Вас ожидал, где сделал признание. И как потом искали мы в ветке сирени цветки с пятью лепестками — на счастье. Как верили мы тогда в него...»

ДЕТЕКТИВ В СЕЛЕ

К дому Опариных подошел мужчина. Аксинья Мироновна глянула и ахнула: это был ее бывший постоялец, который тогда уехал с мотоциклистом.

— Здравствуйте, Аксинья Мироновна! Я опять к вам. Если не прогоните.

— Вроде человек уже знакомый, как не пустить, заходи, ставь вещички-то. Опять, что ль, на отдых? Бурмин зашел в сени.

— У меня работа есть, так что делом буду занят. Недельку поживу у вас, а может быть, и побольше.

— Ну, работу на завтра отложи, а сейчас откушаем.

Хозяйка пригласила Бурмина к столу, на котором стоял кипящий самовар, домашний творог и сметана в глиняном горшочке.

Как водится, повели неторопливую беседу.

— Чего жену с собой не берешь? Небось она здесь хорошо отдохнула бы.

— Так я же не в отпуске сейчас, а по делу. Мне, Аксинья Мироновна, нужно всю историю про помещика Муренина установить. Хотим в журнале о нем напечатать да для музея материал собрать... И про вашего мужа тоже.

— Да ведь, милый, уж описывали ученые и про Муренина, и про моего хозяина.

— Что ж, а теперь начнем все сначала. Аксинья Мироновна, скажите, кто из жителей вашей деревни помнит помещика?

— Почитай, одна тетка Нюра Лукина осталась. Она знает.

Еще дед Федор Зубов помнит, да он в селе Татаринцеве теперь живет, у дочерей.

— Так, должно быть, дети помнят, что им родители рассказывали. С кем бы можно поговорить?

— Детей найдем. Можем хоть сегодня к Нюре зайти.

— Хорошо. Скажите, Аксинья Мироновна, церковь у вас до какого года действовала? Кто в ней служил?

— Так она у нас и сейчас действует. Теперь в ней нарядно... И иконы у нас хорошие. Тихвинская божья матерь — чудотворная. Да ты сходи погляди — иль тебе запрещается? Да ведь нынче всем, кажись, можно церкви-то смотреть. Мои ребята ходят. Придут оттуда и все про иконы рассуждают. Гости приезжие все в нашей церкви бывают. Ничего, с уважением относятся... Только батюшка наш очень не любит, когда женщины в штанах приходят, ну ни стыда, ни совести... В былые-то годы церковь не действовала, там раньше склад был.

— А не знаете, кто из священников был еще при жизни Муренина?

— Как же не знать? Отец Алексий при помещике служил... Мать мне об нем рассказывала. Да и многие его помнили. Люди говорили — был шибко образованный. Прежде-то в Петербурге в самом служил, но чтой-то он там не угодил, вот его к нам и прислали. Память он об себе хорошую оставил, царствие ему небесное...

— Он с Мурениным, наверно, дружбу поддерживал?

— А то как же! Завсегда к нему домой ходил. Иной раз гуляли втроем по аллейке — отец Алексий, барин и дядя Кузя.

— Ну а потом что с отцом Алексием было?

— Эх, что с им стряслось-то... Церковь закрыли, в каком году, я уж забыла, когда колхозы стали образовывать... Отца Алексия, правда, не тронули, ну в дому потеснили: семью погорельцев к нему поселили. А батюшка стал по пчелам работать, учить, как пасеку вести. Он ето дело для колхозов развивал... Любил ето занятие. Помер он еще до войны, болел шибко да и состарился...

— Семья у него была?