i_ee2f01a228bad134

Стражник привел меня к кабинету мадам Лилит и постучал, но сам заходить не стал. Первое, что бросилось в глаза внутри, - сундуки. Они заполонили всё свободное пространство, превратив его в несвободное: выстроились вдоль стен, громоздились на ковре в центре комнаты, на подоконнике, стульях, шкафу и даже на рабочем столе поверх бумаг. Я едва не подпрыгнула, когда из-за ближайшего сундука вышла мадам Лилит. Лицо первого советника осунулось, и я не без удовольствия отметила, что напряжение последних дней и на ней сказалось не лучшим образом.

- Оливия, ты пришла.

- Так обычно и поступают заключенные, за которыми являются стражники.

Она даже не поморщилась на колкость и отвернулась к зеркалу у стены, из него доносилась возня. Секунду спустя оттуда вышел Орест и плюхнул на ковер два внушительных сундука, в которые без труда уместились бы мы обе.

- Вот, последние.

Он постоял так какое-то время, потирая спину, и выпрямился. Я поперхнулась от изумления.

- Вы?!

- Ты, - утвердительно произнесла бабушка Остиопатра.

- Вижу представлять вас не нужно, - кисло заметила первый советник. – Признайся, Ливи, ты это подстроила. Я тебя всё-таки недооценила, - задумчиво пробормотала она.

- Подстроила что? – не поняла я.

- Первый советник хочет сказать, что не ожидала увидеть здесь меня вместо внука.

- Я тоже сперва приняла вас за Ореста.

- На это и было рассчитано, - кивнула пожилая ифритка и потянулась к поясу, на котором висела резная трубка из ясеня.

- Только не здесь, - поморщилась мадам Лилит.

Не обращая на неё ни малейшего внимания, госпожа Остриопатра сунула мундштук в рот и блаженно затянулась.

- Самоприкуривающаяся, - пояснила она, поймав мой взгляд, и деловито вернула трубку на пояс. Потом повернулась к мадам Лилит:

- Итак, здесь всё, о чем договаривались, можешь проверить.

Первый советник вновь поморщилась – на этот раз от фамильярности.

- Непременно. – Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек – гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. - Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.

- Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.

- Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? – уточнила мадам Лилит, поднимаясь.

- Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.

Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.

- Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе не воображали.

Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.

Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.

- Как мой мальчик, Оливия? – с тревогой спросила она. – Как Оззи?

Я прижала сверток к груди и сглотнула:

- Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?

- Новая оболочка. А ещё, - она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, – пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.

Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.

- Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения – вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.

Всё это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.

Ифритка ответила после паузы.

- Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.

- Могу лишь повторить, что мне очень-очень…

Она жестом остановила меня.

- Но ещё могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал – не постарался всеми силами помочь любимой девушке – я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я – за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет – неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде - и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.

- Вы ещё долго? - каркнула мадам Лилит, не поднимая головы от бумаг, которые якобы перебирала, но я чувствовала, что всё её внимание сосредоточено на нас, а эта расслабленность - лишь для вида.

На лице ифритки промелькнуло раздражение, но тотчас изгладилось, когда она продолжила: