И еще была любовь

– Ну что, дорогая, теперь твой черед. Пошли! – как будто приглашал на расстрел. И мы шли сначала к юннатам-швеям, потом в фото-радио, и вот основной полигон, вот уж где можно разгуляться. Раззудись плечо, размахнись рука – авиамодельный, судомодельный, картинг! В каждом по несколько школьных станков, да еще в отдельном кабинете огромные промышленные махины. Поизмывавшись надо мной вволю (причем я и сама, понимая всю ответственность, старалась содержать техническое оснащение в порядке), Алексей Алексеевич приглашал всех в кабинет директора на «разбор полетов».

      Мораль читалась в течение часа-двух. Основной упор делался на то, что в некоторых кабинетах дети работают на станках (это у меня), и мы должны сделать их работу безопасной. Истории о том, что ждет преподавателя после несчастного случая, были одна страшней другой. Короче, если что – сушите сухари!

      Мы, пять «завов», сидя за длинным столом, занимались кто чем: набрасывали план на следующую неделю, разгадывали кроссворды – лекция проверяющего носила характер монолога, нас ни о чем не спрашивали. Потом всем предлагалось написать объяснительную записку с обычной «шапкой»: «Инспектору Областного совета профессиональных союзов …»

– Да чертова работа – ну совсем достал! – и на чистом листе бумаги, чувствуя, что зверею, вместо необходимого пишу:

– «Дорогой Алексей Алексеевич!»

Максим, заглянув через мое плечо, опешил:

– Ты что пишешь, чудо?

– Объяснительную! – сделав серьезные глаза, ответила я.

Хохотали все, вместе с проверяющим, до слез.

***

       Я лепила чебуреки – хотелось побаловать детей и мужа. Муж крутился вокруг меня с указаниями:

– Тесто делай круче, а фарш должен быть жиже! – в армии он служил поваром, и с тех пор решил, что умеет готовить лучше всех.

– Серый, уйди с глаз моих, уйди от греха подальше, – прогоняла я его, – или становись, лепи сам! – но тот не унимался:

– А сам чебурек лепи покрупнее! – «ЦУ» сыпались, как из рога изобилия, но лепить самому совсем не хотелось.

Наконец, потеряв терпение, я схватила разделочную доску с лежащими на ней чебуреками… Но дать Сережке по башке физически не смогу, с его-то ростом под два метра и моими – метр шестьдесят четыре – просто не дотянусь. Однако рука уже занесена и доска вверху!

Через секунду я грохнула все это хозяйство об пол с такой силой, что лежащие на доске чебуреки разлетелись в разные стороны!

Один подлетел к потолку и там прилепился. С доской тоже что-то случилось – она сказала «чвак» – и их стало четыре. Прилипший к потолку чебурек висел и раскачивался, не падая. На кухне витали облака, как дым пожарища на поле боя. Я была вся в муке – с меня, оседая на пол, сыпалось белое и пушистое. Кухня опустела – Сережка выскочил на улицу.

Собирая с пола до кучи мятые чебуреки, осматривала итоги погрома, подпрыгивала, пытаясь отлепить еще один с потолка, и тихонько хихикала…

Вечерело…

***

      Разные мои мужчины видели во мне разные качества. Я была одинакова со всеми, но каждый находил во мне именно то, что надо было ему. Любили же каждый по-своему.

Игорь – любовью эгоиста, не принимая во внимания мои желания и чувства, не утруждаясь заботами семьи, но желая, чтобы я была рядом – молчаливым красивым предметом – без всяких прав, с одними обязанностями.

Борис видел женщину с маленькими детьми, которая нуждалась в некоторой помощи, но любил осторожной тайной любовью, скрывая наши отношения ото всех, становясь самим собой только переступив мой порог и закрыв за собой дверь.

Серега, знаю, любил тоже, но мои заботы ему были не нужны – он не рвался взгромоздить их на свои плечи. Увидев в моем доме порядок и определенное благополучие, пытался пристроиться рядом – в теплом и сытом месте, да еще в центре города.

В те прекрасные годы были и другие мужчины, желающие познакомиться поближе. Но перед моей неуемной, бьющей фонтаном энергией, быстро отступали понимая, что рядом со мной они выглядят довольно бледно.

Алексея же это ничуть не пугало – он сам был таким же, только стоял на ступень выше…

Алексей любил так, как это должно было быть в моем понятии – бесшабашно и на всю катушку. Любил в успехах – красивую и веселую, любил в неудачах – уставшую и грустную, со всеми моими заботами и без них – преподносил сюрпризы, возникал рядом в трудную минуту, понимал с одного взгляда…

***

      Развод с Корнеевым был скорым, и не оставил особых впечатлений. Я терпела его периодическое безделье, а сама вкалывала на трех работах. Надеялась, что он будет опорой, а получалось – еще один ребенок на руках. Все это накапливалось и становилось понятно – конец близок.