Читаем И это называется будни полностью

Странное безразличие овладевает Рудаевым. Видеть Лагутину сразу расхотелось. «Позволь, ничего особенного не произошло, ничего не добавилось, — внушает он себе. — Всякий воспитанный человек заедет попрощаться». И все равно заходить не хочется. А подспудно вызревает еще один затормаживающий мотив: неразумно появляться вслед за Збандутом, когда образ его не размыт хоть несколькими часами разлуки. И можно ли врачевать такую болезнь во время обострения?

Не включив мотора, Рудаев проскальзывает по спуску вниз.

Напрасно ждал он Лагутину в то субботнее утро, напрасно волновался, переживая их встречу во всех вариантах, какие могла подбросить фантазия. Она не пришла. Не пришла и на следующий день. А когда он постучался к ней в дом, не вышла.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

Новому директору принято помогать. И Гребенщикову помогали. Всемерно. Со всех сторон. Кто чем только мог. Даже строительный трест, генеральный подрядчик завода, получил мощное подкрепление людьми и техникой и развернул работы довольно широким фронтом. За короткий срок выложена труба на четвертой домне, с минимальным опозданием введена в строй вторая очередь аглофабрики, подготовлен весь комплекс сооружений для пуска второго конвертора. Все это не замедлило сказаться на работе металлургических цехов. Получив достаточно агломерата, ровнее пошли доменные печи. Не найти для них лучшей пищи, чем свой, заводской свежеиспеченный агломерат. Изготовлен он по строгому рецепту, перевалками и транспортировкой не измельчен. Ну, а раз чугуна вдоволь, то и у сталеплавильщиков работа спорится. Металла — хоть залейся.

Устойчиво выполняет программу завод. Изо дня в день, из месяца в месяц. При Збандуте было и девяносто шесть процентов плана за сутки, было и сто четыре. При Гребенщикове — ни прыжков, ни падений. Показатели — как по шнурку — сто процентов с десятыми. Можно всем заводам ставить в пример. И ставили. Приморский металлургический вышел в образцовые, на него теперь ориентировались остальные.

И мало кто знал, что эти цифры не отражали истинного положения дел. Нет, Гребенщиков приписок не допускал. Он просто регулировал. Перевыполнил слябинг план на три процента — покажи сто, а избыток — в запас, в загашник, недотянул три процента — возьми из запаса, опять-таки покажи сто. Даже если это беззаконие вскроется, оправдаться не трудно: от перестановки-де слагаемых сумма не меняется. Но впечатление от такой перестановки было великолепное — твердая рука на штурвале.

Да, внешне все выглядело вполне благополучно, но атмосфера на заводе за каких-то полгода уже успела накалиться до предела. Особенно тяжко было руководителям цехов. Если при Збандуте они работали на совесть, то теперь стали работать как бы за страх. Гребенщиков держал их в ежовых рукавицах. Требуя беспрекословного повиновения, он не допускал ни малейших возражении. Выслушай и выполни. А чего стоили угрозы, к которым он постоянно прибегал! «Понижу в должности!», «Выгоню с завода!», «Отдам под суд!»

Даже на селекторных совещаниях, в которых участвовала добрая сотня людей, он всячески старался унизить того, по кому вел огонь. Любой его совет, вопрос, любое замечание были пронизаны ядом издевки.

— Если бы объявили конкурс умственных кастратов, я уверен, вы заняли бы на нем достойное место, — говорил он Галагану.

Или:

— Грош цена этому сооружению на ваших плечах, именуемому головой.

А вот Флоренцеву:

— Так какие еще куцехвостые идеи родились в вашем явно не сократовском черепе?

Попадало и Шевлякову. А в тот день, когда Шевлякова восстановили в должности начальника цеха, Гребенщиков ничтоже сумняшеся выдал такую тираду:

— Я вам горячо советую, Григорий Маркелович, излагать свои соображения стоя. Сидячая поза нарушает кровообращение как раз в той части тела, которой вы думаете.

И уже совсем распоясывался Гребенщиков, когда кто-нибудь из тех, на кого он точил зуб, оказывался с ним один на один. Тогда он беззастенчиво пускал в ход самые тяжеловесные словеса. А чтобы никакие звуки не вырывались за пределы кабинета, была срочно встроена вторая дверь. Тамбур в приемной выглядел нелепо, зато обеспечивал надежную звукоизоляцию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Проза / Советская классическая проза