И это взойдёт

– Да-да, – отозвалась Марина.

– Если не обмишуришься, то, сама понимаешь, многое изменится, – Поленов подмигнул сразу двумя глазами, как умел только он, будто щелкнул затвором фотоаппарата. Это всегда на людей действовало успокаивающе.

Флора. Безвыходные ситуации все-таки случаются

Есть мимолетная, тающая красота в пространстве, где только что случилась близость. Кажется, воздух все еще дрожит, тени колеблются, тепло тел лениво растекается от места взрыва по всей комнате, радужные круги и пятна плывут перед глазами, будто веки все еще прикрыты. Когда я вернулась, такая красота в доме еще была. Он вдруг преобразился, стал уютным, радостным, моим. Окситоцин? И тут я вспомнила о Егоре. Нужно, чтобы хозяева скомандовали охране вернуть мне ноутбук и телефон.

– Вам сюда нельзя, – остановил меня охранник, когда я влетела в холл особняка. – Вы можете заходить в дом, только если вас пригласили или вместе с хозяевами.

– Мне срочно нужно поговорить с Борисом Максимовичем. Прямо сейчас, – потребовала я.

Меня усадили в кресло недалеко от входной двери и велели ждать. В холле гулял сквознячок, из-за него все вокруг зябко подрагивало и колыхалось: длиннющие шторы на огромных окнах, моя юбка и витой провод телефона спецсвязи с дисковым набором. Прошло где-то полчаса, прежде чем в дверях появилась… Марина. Она покрутила головой, оглядываясь в поисках прислуги. И увидев адъютанта, распорядилась: «Принесите черного чаю с зефиром в гостиную. Идемте, Флора».

Марина неспешно плыла сквозь комнаты, попутно проводя пальцами по полочкам и столешницам: проверяла, нет ли на них пыли. Я тащилась за ней, раздражаясь ее медлительностью.

Наконец мы дошаркали до громоздких кожаных кресел, выстроившихся полукругом возле камина, выложенного изразцовой плиткой с пестрым этническим рисунком. Устроились около низенького ломберного столика.

– Что стряслось? – разливая чай и сдерживая зевок, поинтересовалась Марина.

– Когда я вчера приехала, охрана забрала у меня ноутбук и телефон. Говорят, что здесь не положено иметь мобильники и компьютеры без особого разрешения хозяев, то есть без вашего. Вы можете распорядиться, чтобы мне вернули мои гаджеты?

Марина зябко поежилась:

– Понимаете, средства связи здесь не положены – информационный карантин. Соображения безопасности. Все оставляют свои мобильники на охране. Даже министры, – последние два слова она прибавила шепотом.

– Но они нужны мне для работы, – спокойно и терпеливо, как несмышленому ребенку, пояснила я.

– Придется придумать, как работать без них, – пожала плечами Марина, тоже включила «интонацию доброй нянюшки» и принялась размеренно объяснять, что информационный карантин в резиденции нужен, чтобы никто отсюда не чекинился, не публиковал фотографии, а также чтобы нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах не сболтнул лишнего про БМ и жизнь в усадьбе. Потому что, увы, были случаи, когда какие-то ничтожные и очень случайные людишки, на короткий срок попадавшие в «святая святых», тут же принимались трепаться на каждом углу, а некоторые даже строчить мемуары.

– Да что у вас тут за тайны?! – воскликнула я. – Вы что, сирот едите, что ли?

– К сожалению, люди используют против нас даже самые невинные сведения, – вздохнула Марина. – Может, слышали про журналистку, которая с Борей однажды жасминового чаю попила, а потом нацарапала целую книгу об этом происшествии, напичканную ее домыслами и фантазиями, да еще и умудрилась сбежать в Лондон как жертва политического режима? – напомнила Марина.

Да, я читала эту книгу, случайно найденную на одном из пустырей, который забрасывала «семенными бомбами». Видимо, не весь тираж пустили под нож, часть просто вывезли на окраину и бросили гнить под дождем. Пролистав эти мемуары, я не нашла в них ничего такого уж порочащего БМ, из-за чего нужно было арестовывать тираж этого опуса. Б'oльшая часть рукописи живописала чулки и стройные ноги авторши, а также аромат парфюма, которым она якобы загипнотизировала БМ. Текст компрометировал скорее саму писательницу. Но даже такие порожние записки нагоняли на жителей властной усадьбы ужас.

– Ясно, – кивнула я, когда Марина закончила свою «политинформацию». – Пока я здесь, я изолирована от коммуникаций. Одного не понимаю: как вы собираетесь контролировать мою болтливость, когда я отсюда выйду? Приставите ко мне надсмотрщика, который будет следить, чтобы я не слила инфу в Сеть? Отрежете пальцы и язык?