И гаснет свет

– Эксперимент еще продолжается. Но первый этап считается успешным: глаз не погиб, отторжения тканей нет. Лицо прижилось хорошо – я даже говорить могу! Глазом я пока ничего не вижу. Но последнее обследование показало, что мозг начинает на него реагировать! Есть надежда, понимаешь? Для меня, для всех… Но мой новый смысл не отменяет того, что я сделала. Не становится основанием для прощения. Поэтому когда я услышала, что ты пыталась…

– Я не пыталась, – прервала ее Оля, уверенно глядя на собеседницу. – Прости, что не дала тебе договорить, но не нужно меня убеждать. Да, все было непросто, и я не могу сообщить тебе все подробности. Но вот главное: я не пыталась покончить с собой. До того, как я попала в клинику, у меня был тяжелый период. Может, даже депрессия, я не знаю наверняка и не хочу сама себе диагноз ставить. Но я даже не думала о самоубийстве тогда – и не думаю о нем сейчас. То, что произошло со мной, несчастный случай. Ты ведь веришь мне?

– Да… Да, я тебе верю.

И Клементина тоже не лгала.

Оля не выдержала, подалась вперед, обняла собеседницу. Клементина, не ожидавшая такого напора, сначала растерялась, а потом уверенно обняла ее в ответ. О чем она думала в этот момент – Оля не знала. Сама же переводчица размышляла о том, почему в моменты грусти хочется сравнить свою жизнь с теми, у кого дела обстоят лучше.

Вот у них получилось. Красивый супруг, талантливые дети. Стремительная карьера. Выглядят на десять лет моложе возраста. Два дома, три машины. С ними – этими другими – все хорошо, а со мной что-то не так, я проблема, все пропало…

И на ум почти никогда не приходит тот простой факт, что есть и другая сторона. Те, кому повезло гораздо меньше. Погибшие мучительной смертью. Изуродованные. Разорившиеся. Обманутые и преданные. Те, для кого по ночам звонят колокола, оставшиеся в далеком прошлом… Да, можно возразить себе же: почему меня должно утешать чужое горе? Но почему же тогда вызывает зависть чужой успех?

Почему вообще существует сравнение? Или пускай его не будет вообще, или пусть будет – но честное. Чтобы рядом были не только те, кому судьба отсыпала больше, но и те, кому не досталось вообще ничего.

Оля смотрела на девушку, которая была значительно моложе ее – но при этом намного сильнее. Вроде как оступившуюся, но потом вставшую на ноги уверенно, несмотря на боль и страх. У Клементины было куда больше оснований сдаться, а она этого не сделала. Так может, основания значат не так уж много? Как и оправдания. В конце пути важно лишь то, сдаешься ты или нет.

Она хотела сказать Клементине об этом – или хотя бы о чем-то похожем. Смысл оказался слишком грандиозным и упрямо отказывался умещаться в слова.

Ну а потом им обеим стало не до того, потому что со стороны двора послышался вой сирен – пока еще далекий, но стремительно приближающийся.

Оля никогда не отличала по звуку пожарные сирены от полицейских и медицинских. Но все они не сулили ничего хорошего, поэтому обе девушки, не сговариваясь, бросились к окну.

И увидели полицию… все-таки полицию. Оля хорошо помнила, что даже после гибели Дерека полицейские приехали без сирен, они как будто и не спешили. Но теперь они гнали на полной скорости, и это вызывало вполне справедливые опасения.

Оле даже не хотелось знать, что заставило их так торопиться. Однако она понимала, что избежать этого знания все равно не получится. Справляться со всем самостоятельно она не собиралась и набрала номер Энлэя. Ответа не последовало. Паника подступила к горлу горячей горькой волной, но Оле удалось подавить ее. Пока удалось… Она позвонила Джоне, однако его телефон и вовсе оказался отключен. Это пугало, создавая ощущение, что они с Клементиной вдруг остались в клинике совершенно одни. И полиция едет за ними – не чтобы арестовать – чтобы помочь, но уже поздно, слишком поздно…

Она попыталась набрать номер Энлэя снова, лишь бы не поддаваться панике. Ответа снова не последовало, однако за дверью раздалась знакомая мелодия. Поддавшись порыву, Оля бросилась туда, распахнула дверь – и действительно обнаружила Энлэя, спешившего к ее комнате. Она не знала, как отреагировала бы, если бы Клементины рядом не было, что бы позволила себе… Это не так уж важно: то, что Энлэй все-таки оказался рядом, затмевало все остальное.

– Что случилось? – спросила Оля. – Почему тут опять полиция?

– Бери выше – тут агенты ФБР!

– Чего? Серьезно?

– Слышал, пока бежал сюда, – пояснил Энлэй. – Всех подробностей я не знаю, но намечается что-то… большое.

Тут он определенно угадал. Прибывшие полицейские собрали в одном зале персонал и тех пациентов, которые могли передвигаться самостоятельно. Ко всем остальным была приставлена охрана.

Агенты ФБР, насчет которых Энлэй все-таки не ошибся, тем временем направились на подземный паркинг. До того, как перейти в зал, Оля успела разглядеть в окно, как кого-то вывозят оттуда на медицинских каталках. Она не видела кого. Но она заметила, что Джоны в зале нет. Дурное предчувствие вспыхнуло почти сразу…