И грех и смех (сборник)

Нона растерялась, не ожидая от доктора такой психической реакции. Она ощетинилась и, схватившись за ручку, быстро и злостно что-то нацарапала, затем толкнула бумагу под очки доктора.

Доктор прочитал и выпучил глаза.

– Что это? – он прищуренными глазами увидел математическое квадратное уравнение.

– Я сорок лет проработала учительницей математики в школе, а вы мне…

Доктор слегка улыбнулся.

– Извините, – произнес он, вернувшись на землю, – я просто… вы знаете я с утра с людьми и… – Он замолк, осознав, что его чувства и усталость никому не интересны. – Еще, у вас есть кому делать укол, если вдруг ему будет плохо? – Он встал и достал из шкафа ампулу. – Вот это лекарство надо уколоть.

Нона вернулась домой и вышла из оцепенения, когда муж спросил:

– Мне не нравится, как ты смотришь на меня, – проговорил Зияди. – Что, врач разочаровал тебя?

– Да, нет: он сказал, что проживешь сто лет.

– Да, доктор не очень высокого мнения обо мне. Сто лет для грузина мало.

Нона стояла перед ним, отрешенно улыбаясь, склонив голову набок. «Девичья привычка», – подумал Зияди, глядя на жену и вспомнив выпускной школьный вечер, когда он так хотел признаться в любви, но сделал это спустя три года. Она была самой красивой.

– Я думаю, может не стоит затеваться с юбилеем? – с сомнением произнесла Нона. – Дети не приедут…

– Стоит, стоит, – твердо сказал Зияди. – Для чего тогда жить? Пусть не думают, что я сдался. Я просто хочу собрать своих друзей, пить вино, вспоминать дела ушедших дней, шутить и смеяться. Мне доставляет истинное удовольствие, когда за столом вспоминают имя моего отца. Тогда для чего я закопал вино, вырастил на привязи барана? Жена, ты же знаешь, что по-другому я не могу. – Он тяжело встал. – Позови соседа Батраза. Кое-что надо обсудить.

Нона стояла неподвижно в полной прострации. – Знаешь, чего я боюсь, – неуверенно сказала она, – я боюсь, что твои друзья не придут, и тогда у тебя будет еще один стресс. Сам подумай: сейчас людям не до этого. Друзья были друзьями, пока ты был на должности, а сегодня ты никто – пенсионер. И кто будет кушать твоего барана? Только не подумай, что мне жалко. И знаешь, что доктор сказал?

– Что?

– Никаких переживаний, – сказала Нона. – Сердце может не выдержать.

Зияди вздохнул и задумался: случай непростой. Зияди стал расхаживать взад-вперед, сцепив руки за спиной. От напряженной мысли его лицо скорчилось. В спортивных брюках и красной футболке, выделяющей его обвислые черты, он спустился во двор, зашел в сарай и погладил барана. Затем он направился к месту погребения вина, обошел его по кругу, заложил руки в боки и вскинул голову. Его напряженный мозг выдал идею, и он поторопился к жене.

– Нона, вот ты говоришь, что нельзя переживать?

– Да

– А радоваться можно?

Нона растерялась.

– Что за вопрос? Конечно, можно, – милостиво согласилась Нона.

– Тогда у нас все получится, милая. Есть способ пригласить друзей, – его глаза, прищурившись, лукаво торжествовали.

Жена выжидала.

– Какой?

– Давай объявим, что я умер.

Нона съежилась.

– Ты с ума сошел

Сосед Батраз, осетин по национальности, со скуластым лицом и солидными усами, выслушав Зияди, обалдел и долго не мог ничего говорить. Через минуту, когда все осмыслил, он засмеялся.

– Такое может придти только в твою голову, Зияди, – сказал он, мотая головой. – Ты занесешь себя в книгу памяти. Что ж, я за! – он гордо покрутил усы за кончики.

В середине дня Зияди пожаловался на боли в сердце, и Нона позвала медсестру, чтобы сделать укол. Та, взяв в руки ампулу и уставившись на нее тупым взглядом, застыла, переведя ошарашенный взгляд на Нону.

– А что, дяде Зияди так плохо?

– Врач сказал, что у него увеличенное сердце, – произнесла Нона. – Я не знаю: Зияди шутит и говорит: «У больших людей бывает большое сердце». – Она застыла с минуту. – А что, сильное лекарство?

– Ну, да – морфин.

Нона вздохнула и отвела взгляд.

К вечеру дня во дворе Зияди все шуршало: стол, стулья, посуда, мясо, костер. Сам Зияди, поглощенный великолепной идеей и счастливый, вертелся как маленький мальчик. Забыв про всякие болезни, он разжигал костер, разделывал мясо и все время напевал старую грузинскую песню.

Нона следила за ним украдкой, с горечью вспоминая прошлое, которое пролетело бесследно, как один миг. Вспышка света. Блеск молнии. С годами стали блекнуть даже яркие события в жизни, такие как свадьба, дни рождения детей. Все позади, впереди только воспоминания и неизвестность.

Первым на «поминки» приехал Гоги из Семен-дари с венком как положено с красными глазами. С ним прошло детство и вся взрослая жизнь. Он выразил соболезнования Батразу с непередаваемым чувством потери.

Зияди неожиданно вышел из-за угла и сияюще стал в костюме и галстуке с распростертыми руками, готовый принять Гоги в свои теплые братские объятия.

– Генацвали, Гоги…

Гоги выронил венок, и у него отвисла челюсть. Он, обуреваемый чувствами, с минуту стоял как вкопанный, не в силах произнести ни одного слова.

– Хм. Зияди. Ты так больше не шути, – сказал Гоги наконец. – У меня сердце не железное.