И грех и смех (сборник)

У всех перехватило дух, когда увидели молодую, прелестную девчушку в национальном одеянии в сопровождении двух молодых ребят с гитарой и барабаном. Они артистично зашли во двор, подошли к столу, забрали свободные стулья, чуть отошли в сторону и началось такое – зазвучала народная песня про любовь.

Роза расцвела среди полей, Лепестки раскинув широко.

С болью в сердце подошел я к ней.

И спросил: «Не ты ли Сулико?»

И цветок невиданной красы

В знак согласья голову склонил.

И, как слезы, капельки росы На траву густую обронил…

Через минуту все как один хором начали подпевать. Нона на фоне горы засмотрелась на профиль мужа и видела, как его глаза наполнились слезами от непередаваемого чувства душевного удовольствия – чего еще желать от жизни: его друзья радовались и разделяли его чувства.

– Спасибо, Сулико, – сказал Зияди, после того, как песня закончилась, тронутый вниманием. – Спасибо, брат.

Слово предоставили Гоги, и он, взяв в руки бокал с вином, долго молчал, глядя на поверхность вина, которое блестело серыми оттенками: он там собирал свои мысли:

– Зияди, ты занимал высокие должности и летал высоко, но ты никогда не смотрел на людей свысока. Я… я всегда гордился, что у меня есть такой друг. Ты прожил красиво семь десятков и желаю, чтобы ты прожил еще столько же.

Получился настоящий праздник.

Гости разъехались, оставив за большим столом двоих: Зияди и Нону.

– Вот видишь, как все хорошо получилось? – заявил Зияди с гордостью. – Спасибо тебе, милая, – он осмотрелся по сторонам, – Батраз тоже ушел? Надо было ему дать шашлыка детям. Я ему даже спасибо не сказал, – с сожалением в голосе добавил он, потом, отведя взгляд, добавил: – А девочки даже не поздравили.

– Поздравят. Еще успеют. Там же часовые пояса. Может, там ночь.

– Да, – выдохнул Зияди, – ДЕТИ – НАША САМАЯ БОЛЬШАЯ НАДЕЖДА и САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ.

– Не унывай! – прервала его Нона, желая отвлечь от досады. – А Батраза, утром отблагодаришь, когда он придет, – произнесла Нона. – Она встала, опершись обеими руками о стол. – Пошли домой! – Нона увидела на лице мужа странное выражение, как будто он смотрел сквозь нее куда-то вдаль. Ее сердце екнуло.

– Нет, – устало произнес Зияди, – я домой не хочу. – Голос ровный. – Нона, можно я здесь останусь.

– Нет, – отрезала Нона, – по ночам холодно.

– Тогда принеси мне плед. – Он нежно смотрел на жену. – Пожалуйста!

Нона скривилась и с минуту стояла, изучая его черты, которые изменила мягкая ночная тень. И ей показалось, что что-то толкает ее исполнить его желание. Он просит.

– Тогда два пледа, милый: один – тебе, другой – мне.

– Неплохая идея, – произнес Зияди. – Вспомним молодость, как мы грелись у ночного костра, – сказал он.

Ночь, украшенная россыпью мелких звезд, была нежной, ласковой. Тепло убаюкивало. Нона уснула крепким сном, держа теплую, до боли знакомую руку любимого в своей руке, и она даже не почувствовала, как через некоторое время она охладела.

Друзья настояли, чтобы на надгробном камне написали: «Красиво жил и красиво умер».

Иногда лучше работать руками, чем головой (Табасаранская поговорка)

К десяти часам утра солнце поднялось высоко над горизонтом, и в воздухе не было ни малейшего дуновения ветра. Несмотря на это, сельчане все как один вышли на сенокос, кроме одного – тридцатилетнего Мази, с темными, глубоко посаженными глазами, низким лбом и с никотиновым налетом на зубах.

Он сидел на застекленном балконе дома, созерцая красоту родного края: два горных хребта дугой спускались вниз, как бы замыкая пространство вокруг села, заполненного фруктовыми деревьями и зелеными лугами, а внизу далеко, на линии горизонта, тонкой синей полоской красовался берег Каспийского моря.

За плетеной оградой спереди его дома промелькнул сосед Экпер с косой, накинутой на плечо. Вслед за ним прошла и его жена в широком цветном складчатом платье и белом платочке с веревкой в руке, свернутой в узелок. Мази, сделав смачный глоток горячего чая, еще дальше откинулся на спинку стула, ощущая приятное давление на позвоночник, затем взмахом руки прогнал от себя кучку назойливых мух, зевнул и сомкнул отяжелевшие от скуки и лени веки.

Дверь открылась, и жена по имени Сельми, красавица с миндалевидными темно-зелеными глазами, появилась рядом с ним.

– Спишь? – спросила она с возмущением. – Люди уже собрали сено и дома скирдуют, а ты?

– Тихо! – перебил ее Мази и стал прислушиваться. Издали донесся гул грузовика. – Интересно, что за машина?

Вскоре по дороге, огибающей его дом, на скорости пронеслась колхозная машина с тюками сена. А когда через несколько минут промчался второй такой же грузовик, Мази встал и, глядя на жену, сказал:

– Знаешь, что? – он прищурился, изображая умный вид. – Чтобы запастись сеном, некоторые работают, чтобы не думать, а я буду думать, чтобы не работать.

Лицо Сельми вытянулось.

– Ты не понимаешь, – продолжал Мази. – Я имею в виду, что можно заполучить по тюку с каждой проезжающей машины. Это просто как три копейки.

Сельми покосилась на мужа, приподняв одну бровь.

– Как?