И грянул гром, услышь крик мой…

Если бы нам грозила встреча только с дождем, который и утром и вечером упорно пробивался сквозь нашу одежду, мы бы легче переносили путешествие от дома до школы и обратно. Главная опасность заключалась в другом: автобус школы Джефферсона Дэвиса, вот кого надо было бояться. Он неожиданно вырастал у нас за спиной и обдавал жидкой дорожной грязью. Нам было прекрасно известно, что водитель автобуса очень любил развлекать своих пассажиров, заставляя нас бежать опрометью к почти неприступному лесному склону, скользкому и гладкому, отполированному постоянными дождями. Поэтому, когда мы оказывались между первым и вторым перекрестками дорог, нам приходилось то и дело оборачиваться, чтобы добраться до опушки леса прежде, чем автобус настигнет нас. Но порой дождь лил как из ведра, и тогда мы должны были идти вперед, не останавливаясь, и не могли достаточно часто оглядываться или внимательно прислушиваться, а потому оказывались предметом жестоких насмешек тех, кто ехал в автобусе и был совершенно безразличен к нашему жалкому положению.

Однако никого так не выводило из себя это унижение, как Малыша.

Хотя он после первого же дня занятий выяснил у мамы, почему у школы Джефферсона Дэвиса два автобуса, а у Грэйт Фейс ни одного, все равно ее ответ не успокоил его. Она объяснила ему, как годом раньше объясняла Кристоферу-Джону и двумя годами раньше мне, что округ не предоставляет автобус черным школьникам. Округ вообще мало что дает, говорила она, главные деньги на содержание школ для черных идут от церковных сборов. Грэйт Фейс не может позволить себе нанять автобус, потому нам и приходится ходить пешком.

Это сообщение крепко засело у Малыша в голове, и с каждым днем, когда он обнаруживал, что школьный автобус опять заляпал красной грязью его чистую одежду, он злился все больше, пока наконец однажды не ворвался с гневом в кухню и не закричал:

– Ба, они опять! Видишь, какой я грязный!

Бабушка поцокала языком, увидев нас.

– Идите, мои милые, сбросьте скорее одежду, чтобы ее выстирать.

Все, все раздевайтесь и сушитесь, – позвала она, возвращаясь к огромной железной печке, чтобы остудить свой гнев.

– Ба, это же несправедливо! – вопил Малыш. – Это очень несправедливо!

Стейси и Кристофер-Джон пошли переодеться в свою рабочую одежду, а Малыш сел на боковую скамью, оскорбленный до глубины души видом своих голубых брюк, запачканных от колен и ниже. Хотя Ба каждый вечер готовила котелок горячей мыльной воды, чтобы Малыш мог выстирать свою одежду, все равно, когда он возвращался из школы домой, штаны его выглядели так, будто их не стирали целый месяц.

Бабушка никого из нас особенно не баловала, но на этот раз она вернулась от печки, вытерла руки о длинный белый передник, присела тоже на скамью и обняла Малыша.

– Не переживай, детка, это еще не конец света. Ты ведь сам знаешь, придет время, и снова засияет солнце, грязь высохнет, и ты будешь ходить чистым.

– Ты не понимаешь, Ба, – возмущался Малыш, – если бы шофер этого противного автобуса ехал чуть-чуть медленней, он бы не забрызгал меня! – Малыш нахмурился и добавил: – Или если бы у нас был свой автобус.

– Да нет, Малыш, не станет он ехать медленней и не будет у вас автобуса, – сказала Ба, поднимаясь со скамьи. – Так что толку нет сердиться. Когда-нибудь у тебя будет много-много всякой одежды, а может быть, и своя машина, на которой ты будешь разъезжать туда-сюда, а сейчас не стоит даже внимания обращать на этих темных белых людей.

Главное, занимайся получше, станешь образованным, и все у тебя пойдет, как надо. Ну, иди же, выстирай свои вещички и повесь у огня, тогда я успею их выгладить, прежде чем лягу спать.

Повернувшись, она увидела меня.

– Кэсси, что тебе, девочка? Беги переоденься в брюки и скорей возвращайся, чтобы помочь накрыть на стол к ужину, пока мама не пришла.

В ту ночь, когда я приютилась на пуховой перине рядом с Ба, дождевая дробь по железной крыше сменилась оглушительными раскатами грома, который громыхал так, словно тысячи гигантских камней катились по земле. К утру ливень сменился моросящим дождичком, однако земля вся разбухла от ночного потока. По глубоким оврагам неслись потоки грязной воды, на дорогах разлились поблескивающие озера.

Когда мы только отправились в школу, солнечные лучи пытались пробиться сквозь грозовые облака, но когда мы повернули на север и приближались ко второму перекрестку, солнце боязливо спряталось за черные тучи. Вскоре по небу прокатился гром, и на наши склоненные головы обрушился дождь, тяжелый, как град.

– Фу, чтоб ему! Мне уже сильно надоело это безобразие, – пожаловался Т. Дж.

Остальные молчали. Прислушивались к автобусу. Хотя мы вышли в этот день раньше обычного, чтобы миновать северный кусок дороги до автобуса, мы не были абсолютно уверены, что успеем проскочить, так как уже пробовали эту стратегию раньше. Иногда удавалось, чаще нет.

Словно автобус был живое существо, подстерегавшее нас за каждым поворотом, чтобы одержать верх. Перехитрить его нам не удавалось.