И истоптаны ягоды в точиле за городом

Надев златотканую ризу, сидит безутешная мать
и хочет волшебную рыбу для мёртвого сына поймать.

Вокруг неё — травы и воды, и годы страданий и бед,

а в ней — времена и народы, и праведной совести свет.

В руках она держит корзину, в корзине — иголка и нить…

Я знаю — убитого сына боится она хоронить.

И кто её сына помянет там, где громоздятся гробы?

и как её мальчик восстанет при звуке последней трубы?

Но — чудо! Возможность спасенья душа прозревает на миг,

и чает она воскресенья при чтении совестных книг.

И призрак последней разлуки не манит её, не зовёт,

и к матери плачущей в руки волшебная рыба плывёт.

* * *

И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…

Откр., 6, 15

1.

Я думала — они исчезли навсегда,
уехав — кто в Москву, кто в новую столицу,
кто в Прагу, кто в Париж, кто — в Геную, кто в Ниццу,
в иные времена, в иные города,
уехали навек, в пространстве растворились,
как мёртвые в земле, как в кружке пива — соль,
и вдруг вернулись все, и все разговорились,
и горечью своей со мною поделились,
и радостью, в которой скрыта боль.

2.

А я и не ждала, что жизнь внезапно треснет,
как зеркало в углу, в пыли и темноте,
что прошлое умрёт и, умерев, воскреснет,
и сердце закипит, как чайник на плите.
Но как теперь мне жить? Вернулся целый мир,
увы — моя душа вместить его не в силах:
кто был когда-то мил, тот стал убог и сир,
и все его слова в просторных спят могилах —
они отпеты мной и мною прощены,
и руки мертвецов как звуки скрещены.

3.

Мне снится по ночам один и тот же сон:
семь ангелов стоят, облечены в виссон,
семь ангелов стоят, в руках сжимая чаши,
а на земле дрожат тела и души наши.
И никого уже, окликнув, не вернёшь,
и ревность не убьёшь, и не исправишь ложь,
и зависть, как змею, на сердце не раздавишь…
Но вдруг могучий Бах рукой коснётся клавиш,
и ты, обняв меня, вдруг целый мир поймёшь
и Бога милосердного восславишь.

* * *

…и потекла кровь из точила даже до узд конских…

Откр., 14, 20

Я там, за Волгою, вдалеке,
сквозь солнечный вижу гнёт,
как Ангел с острым серпом в руке
людскую пшеницу жнёт.

Под ярким солнцем горят серпы,

на лезвиях — кровь и пот,
и в чистом поле стоят снопы,
и каждый из них — народ.

И каждый — в лучшей своей поре,

и лечь под серпами рад…
Созрели на Карачун-горе
и смоквы, и виноград.

Срезает Ангел за гроздью гроздь,

лавиной идёт огонь.
Спаситель распят, и новый гвоздь
вбивают в его ладонь.

Настиг нас, грешников, час такой,

такая пришла пора,
что горе, льющееся рекой,
блестит, как вода Днепра.

* * *