И коей мерой меряете. Часть 2. Ангелина

Удивившись странной тишине в столовой, она заглянула через окно поварской. Нянька держала за шею Андрюшу, откинув назад его голову, и чем-то плоским быстро и резко била, точно попадая по мокрому рту, почти без промаха. Мальчик дергал головой, слезы катились градом, но не произносил ни звука. Жизнь уже научила малыша, что лучше молчать, если хочешь выжить. Остальные дети вытянули шейки, смотрели и тоже молчали.

– И что ты творишь, дрянь…

Геля за шкирку притащила няньку – мелкую, злую, черную, как муха девку, в преподавательскую.

– Ты знаешь, б…., что мальчик уже замерз почти, когда его нашли, Ты, дебилка, понимаешь, что ребенку три года? Три! Ты вон своего, сопливого, научила к трем годам аккуратно суп есть? Научи, а потом над чужими изгаляйся.

– Да пошла ты. Эта срань слюнявая сегодня вторую рубаху изгадила. Я что, нанялась тебе тут рубахи менять каждому дерьму? Я его вообще прибью, чтоб зря воздух не портил. Все равно в психушке кончит.

Второй раз в жизни Геля вдруг почувствовала, что пол уходит из под ног, и все происходит в каком-то другом измерении. Когда она пришла в себя, то увидела, что прижала няньку к стене, локтем уперлась ей в грудь, а тыльной стороной другой руки прижала горло.

– Удавлю. Еще раз замечу – удавлю! Просто, как жабу. Прямо тут! Сама удавлю, мерзость ты! Сука!

Нянька выпучила глаза и сипела, пытаясь что-то сказать. Геля вдруг почувствовала, что кто-то, мощным толчком отбросил ее от девки, она отлетела, как пушинка к противоположной стене и окончательно пришла в себя.

– Ты обалдела что – ли?

Сзади стояла здоровенная Верка и крутила пальцем у виска.

– Алевтина и так, зверем смотрит. А ты, из-за этой гадюки вылетишь, еще характеристику дадут хреновую. И куда? В дворники? Без детей свихнешься сразу.

Они постояли и подышали, успокаиваясь. Нянька обрела голос и завизжала, тонко и противно:

– Я жалобу напишу. Я сегодня в директору. Я на вас в суд…

Верка повернула мощный торс и приподняла небольшую табуретку, за ножку, легко, вроде та была игрушечной.

– Добавить? Я те не Ангелина, мозги не соберешь свои куриные.

Нянька ящерицей проскользнула в дверь, высунула голову и уже из коридора пропищала:

– Узнаете у меня, гадины жирные!

– Тьфу, б…! Профура! Гель, пошли курнем. А потом, что покажу…

***

В прохладной полутьме столовой свет падал на столы от чуть приглушенных настенных ламп. Уже остались только посудомойки и уборщицы, все почти убрали, и лишь крошки и пятна на светлых клеенках напоминали о только что кончившимся шумном ужине. Женщины сновали туда-сюда, унося последнюю посуду на подносах.

– Пошли туда, только не вылазь особо, не спугни. Дура Алевтина ругает их за это.

Верка протащила Гелю за руку до двери в посудомоечную. Они осторожно заглянули.

Длинная металлическая мойка была полна посуды, стоял пар коромыслом, и Геля не сразу смогла присмотреться.

– Там, в углу.

В самом конце мойки, почти напротив окна, отчего вокруг маленькой головенки пар образовывал легкое облачко в лучах падающего света, на подставленной табуретке, стояла крошечная девочка в фартучке. Она по локоть утонула в мыльной пене, но старательно терла мочалкой маленькую тарелку. Сосредоточенное личико и равномерно подпрыгивающий в такт хвостик выглядели так умилительно-серьезно, что Геля чуть не прослезилась.

– Это Ленка…, – Верка помолчала и тихо добавила – Mоя…

– Слушай, а что она делает здесь? Алевтина запретила маленьким сюда входить, там чего-то по технике безопасности у нее. Узнает, блин, греха не оберешься. Давай-ка, тащи ее отсюда.

– Да ладно тебе, Гель. Она всё время здесь торчит, помогает. За уши не вытянешь. Ты бы видела, как она пирожки печет. По уши в муке, лепит, начинку кладет, губку прикусит, глазючки сощурит, как взрослая, Я вообще чуть не писяюсь от счастья. Хозяйка, твою в коромысло. Это не дите, это чудо.

– Ленусик…

Верка пропищала таким непохожим на свой полубас голосом, что Геля даже вздрогнула.

Малышка соскочила с табуретки и вприскочку подбежала к Верке, обняла ее за коленки и ткнулась мокрым личиком ей в юбку.

***

– Вов…

– Что, хороший мой?

Володя, вперившись в телевизор, сжав подлокотники кресла, так что побелели костяшки пальцев, смотрел футбол. Болельщик он был страстный, и при всей выдержанности, мог заорать что-нибудь мало приличное, правда вовремя спохватывался. Геля удивилась, что он услышал ее голос, там, сейчас, как раз лохматый парень, весело подпрыгивая, почти довел мяч до ворот.

– Я тебя попросить об одной вещи хочу. Только сразу не говори «нет». Выслушай.

– Сейчас, Гельчонок. Подожди чуть. Ааааа, нуууу, твоооою ж… мазила…

– Вов, я прошу тебя чуть повременить с нашей свадьбой…

Володя обернулся, посмотрел ей в лицо. Потом молча встал, выключил телевизор, сел напротив и взял ее руки в свои.

– Я не понял, Гель. Случилось что?

– Да ну, что-ты…

Геля вдруг испугалась сама. Сейчас, когда она смотрела в его глаза, чистые и честные, ее предложение вдруг ей самой показалось чудовищным. Она долго не могла подобрать слова, путалась. Володя молчал.

– Это ребенок, понимаешь. Маленький, брошенный. Ей семья нужна, настоящая. Она такая…