Бронебойщик посмотрел на связного мутными от боли глазами – лицо Виткасина было невозмутимо, и, кажется, это спокойствие подействовало на раненого. Скрипя зубами, боец убрал от раны красные от крови руки и ломающимся голосом сказал:
– Слышь, я ведь – все?
Виткасин молча полез за пазуху и вытащил нож в деревянном чехле.
– На, – приказал он, сунув ножны в рот раненому.
Точными, скупыми движениями, связной спорол пуговицы и осторожно отвел в сторону намокшие водой и кровью полы. Бронебойщик захрипел, крепкие зубы впились в твердую, просмоленную деревяшку. Из страшной раны на животе выпирали разорванные внутренности, и Виткасин понял – этот парень действительно не жилец. Связной разрезал гимнастерку, осторожно свел края раны, положил на разрыв подушку, приподнял бойца и начал обматывать торс бинтом.
– Слышь, тунгус, – прохрипел бронебойщик, – ты не молчи…
– Я не тунгус, – ответил связной, делая еще один оборот, – я – манси.