И маятник качнулся...

— Что ты сказал?! — В низком голосе явственно закипал гнев. Но подогрет он был, как мне показалось, жарким пламенем Обиды, а не Оскорбленной Чести.

— У кого-то проблемы со слухом? — ненавязчиво поинтересовался я и тут же объяснил сам себе: — Ну да, возраст сказывается... Как говорят: старость — не радость...

Если моей целью было довести гнома до взрыва, то я шел по правильному пути. Темно-серые пуговки глаз стали от гнева совсем черными, массивный нос и щеки покраснели, а в голосе начали перекатываться пылающие уголья:

— Кого ты назвал СТАРЫМ?

Мой взгляд неторопливо прогулялся по ножу, кончик которого уже выдавил несколько капелек крови — удачно получилось, что я скрутил и завязал рубашку узлом выше пупка, иначе хорошая вещь была бы безнадежно испорчена — изучил седые волоски в бороде и двинулся выше, остановившись в конце концов на уровне гномьих бровей.

Вместе со спокойствием возвращалась та самая вожжа, которая постоянно попадала мне под хвост. Со мной очень легко общаться: если я вспылю (а это не редкость), нужно просто этого не замечать, и буквально через минуту (самое большее — на следующий день) я остыну и снова стану милым и воспитанным молодым человеком. Но горе тому, кто в ответ на мой выпад предпримет собственную атаку: разум, скинувший оковы гнетущей усталости и отложивший в сторону попытки разобраться в самом себе, спуску не даст. Гном нужной линии поведения не придерживался...

— Ты спрашиваешь: кого я назвал старым? Уж точно не кота.

Честно говоря, я думал: после этих слов он порежет меня на ленточки. Или на шнурки. Самое мерзкое, что мне не было страшно, напротив: я чувствовал злорадное удовлетворение от собственного поведения. С удивлением (но какой оно носило характер — приятный или нет, пока не поддавалось определению) я понял, что мне нравится измываться над людьми. Правда, в данном случае имелся в наличии всего лишь гном, но суть не в этом. Выходит, я ничуть не лучше Лэни? А может, мне стоит гордиться тем, что я могу точно так же довести собеседника до белого каления, не прилагая особых усилий? Вот тема для долгих и продуктивных размышлений! Становишься сволочью, Джерон? Ха, а что, если я давно уже изменился, не замечая этого? Все возможно, но... Я не могу простить. Пока не могу.

Наверное, и забыть не смогу. Ненависть в глазах людей... Обжигающие поцелуи камней... Боль в растянутых руках... Сейчас эти воспоминания сами собой задвинулись в дальние уголки сознания, но уверен: они не потускнеют со временем. Достаточно будет одного слова или малейшего ощущения, и... Они вернутся. И я снова буду сражаться с самим собой, задыхаясь от слез...

Простить? Да за что мне его прощать или винить? Все мои беды связаны с моей глупостью. Когда же я научусь поступать ПРАВИЛЬНО? Когда-нибудь... Но только не сейчас! От одного вида бородатого коротышки мысли и чувства начинали звенеть, как тетива. И стрелы, что срывались с этой тетивы и летели в лицо гному, заставляли стыдиться даже себя самого. Чуть-чуть...

Гном медлил. Догадавшись, в чем причина промедления, я зло выругался и отвел взгляд в сторону. Он смотрел в мои глаза. Не знаю, что там можно было увидеть, но это «что-то» заставило гнома остановиться. Все, больше никаких ошибок! Я приложил все возможные усилия, чтобы вернуть обратно маску неблагодарного чудовища, и ехидно осведомился:

— Ну что, малыш, есть еще вопросы? Если нет, убери свою зубочистку, а то она перегреется на солнышке.

Смуглая рука взлетела мне под подбородок, железной хваткой вцепилась в ошейник и потащила мою голову вниз.

— Тебе не помешает урок хороших манер, мальчик, — подражая моим интонациям, протянул гном.

— Ты полагаешь себя знатоком таковых? — Я даже не делал попыток освободиться. Только пальцы переломаю, если буду разжимать эти «клещи».

— Скромность не позволяет мне так заявить, но среди моих друзей есть несколько людей... — Тут он всмотрелся в узор на бляхе и недоуменно нахмурился, замолкая.