И маятник качнулся…

…На улицах мы не встретили ни души, что было весьма странно: даже в самую глухую, что называется, полночь, всегда находятся беспокойные души, шатающиеся по делу и без дела, а тут город как будто вымер. Была ли тому виной луна, на бледном челе которой явственно проступали алые пятна, гнев ли разбуженного Сердца Гор заставил всё живое впасть в оцепенение — не знаю. Отсутствие свидетелей было мне только на руку: мало ли что подумал бы случайный прохожий, если бы увидел, как взрослый мужчина тащит за собой по улице несовершеннолетнюю девицу с безвольно мотающейся головой? Честное слово, я бы нёс её на руках, но… Я и сам еле передвигал ноги, так что, добравшись-таки до фонтана, ваш покорный слуга думал только о том, чтобы лечь и умереть. Во всех известных смыслах.

Вода в чаше бассейна застыла зеркалом, в котором отразилось бледное лицо Рианны. Ореховые глаза, казавшиеся в лунном свете золотыми, почти ничего не видели. Не хотели видеть.

— Мы на месте, милая. Пора.

— Не хочу… — Слабо, но твёрдо. — Ничего не хочу…

— Город нуждается в твоей защите.

— Мне всё равно…

— Э, нет, милая, не отвертишься! Я потратил столько сил, чтобы ты обрела могущество, можно сказать, пожертвовал собой, и что слышу? Намереваешься умыть руки? Не выйдет!

Я залепил принцессе пощёчину:

— Иди и выполняй то, что должна!

— Я ничего тебе не должна… — Безвольный шелест губ.

— Не мне, упрямица, не мне! Городу. Людям. Королевству. Кто говорил мне о долге? Так вот тебе возможность: исполни свой долг. Здесь и сейчас!

— Мне плохо… — Почти жалобно.

— Я знаю, милая, знаю… Ещё одно усилие, и ты сможешь отдохнуть. — Я и сам не верил в то, что говорю. Откуда я могу знать, каково это, оживлять артефакт? Что может быть приятного в том, чтобы служить мостиком между двумя беспощадными берегами?

— Ты лжёшь… Ты всегда лгал… — Она даже не обвиняет, и от этого становится особенно больно. Накричи на меня, милая, ударь, только не смотри так!

— Я всегда говорил тебе правду. И сейчас не лгу. Ты знаешь, что так оно и есть… Прошу тебя, прими свою судьбу, девочка… Спаси этот несчастный город… Ну же, очнись!

Ещё одна пощёчина, и голова Рианны мотнулась из стороны в сторону, но взгляд немного прояснился.

— Ступай!

— Я не знаю, что делать…

— Просто возьми её за руки. Остальное она сделает сама.

— Я ненавижу тебя…

— Я знаю. Иди!

Я помог ей перебраться через бортик бассейна. Шаг. Ещё один. Тоненькая дрожащая фигурка в измятой и порванной рубашке — болезненно-белое пятно на фоне тёмно-синей статуи. Струйки крови, стекающие по голым ногам, смешиваются с водой. Маленькие ладошки неуверенно касаются каменных рук, и… Больше я ничего не вижу. Потому что падаю в Саван. Падаю быстрее, чем когда-либо. Ухожу, чтобы не мешать. Ухожу, прощаясь с надеждой на счастье. Окончательно и бесповоротно…

* * *

На щеке ныли отметины от ногтей. Несильно, почти незаметно, но не давая забыть. К сожалению. А может быть, так и надо: помнить, несмотря ни на что. Помнить, чтобы впредь не совершать подобных ошибок. Впрочем, в ближайшем будущем я не собирался совершенствовать свои умения в сфере Инициации. Не дождётесь. Всё, на сегодня я завязал с благотворительностью. По очень простой причине: абсолютно некредитоспособен. Кто бы меня облагодетельствовал, что ли…

Как же! Хотя спасибо уже за то, что я выбрался из Савана не на виселицу и не на плаху, а это было бы весьма и весьма закономерным результатом моих похождений. Правда, когда первое, что ты видишь, открывая глаза, — толстые корявые прутья решётки, настроение не улучшается. Не от чего.

Я поёрзал на ворохе склизкой соломы, стараясь устроиться поудобнее. Не получилось. Только разлитый в воздухе подземелья приторный аромат гниения стал ещё гуще и настойчивее. Скукотища…

Скажете: самое время поработать над ошибками? Соглашусь. Но беда в том, что на сей раз я не совершил ни одной из тех глупостей, к которым имею склонность… Нет, вчера я был исключительно разумен и прагматичен: нужный предмет, нужные действия, нужный момент — ничего лишнего. Даже не «рефлексировал» больше положенного… Могу собой гордиться, вот только… Гадостно-то как на душе!

Наверное, Владычица не была до конца честной: ей по рангу не положено говорить только правду и ничего, кроме правды. Наверное… Но в груди клацает остренькими зубками сомнение: а что, если Она была искренна? Что, если я своими собственными руками убил робкую мечту? Что касается надежд, они давно уже похоронены на семейном кладбище, но мечта… Неужели я был так близок к осуществлению того, о чём мечтал, даже не признаваясь в этом самому себе? Вполне возможно.