И меркнет свет

– Я встречалась с ним лишь однажды. Он был молод, немногим старше тебя сейчас. Это случилось вскоре после того, как мать назвала его наследником и передала ему секрет о Реликвии Разума. Он очень серьезно отнесся к новообретенной обязанности. Он был, наверное… очарован идеей о тайном знании, предназначенном только ему и его потомкам. Мечтал защищать эти секреты, а вместе с ними и мир. Ты во многом напоминаешь мне его в этом возрасте.

Хассану показалось, что ее слова обнажили его душу. Он всегда на это надеялся: что кто-то увидит в нем его отца. Что Хассан сможет походить на него.

– После этого мы поддерживали связь, – сказала Странница. – Особенно после смерти его матери. На самом деле, именно твой отец первым рассказал мне о Иерофане. Конечно, он не знал, что это Паллас, но он поведал мне о свидетелях, об их лидере и обо всех слухах вокруг них.

– Вы могли бы предупредить его, что произойдет, – выдохнул Хассан. – Договор Потерянной Розы – вот почему Иерофан прибыл в Назиру в первую очередь. Мой отец погиб, защищая ваши секреты.

Странница склонила голову, глядя на напиток.

– Может, я и пророк, но больше не вижу будущее. Я не знала, что Паллас сделает с Назирой или твоим отцом. Если бы только я знала.

Хассан сжал челюсти, чувствуя напряжение за глазами. Из-за смерти отца он плакал лишь раз: в ту полную отчаяния ночь, которую провел в качестве пленника в собственном дворце. Теперь ему снова хотелось плакать.

– Твой отец знал, что существуют тайны Потерянной Розы и Реликвии, о которых я ему не рассказала. Но, даже зная об этом, он осознавал важность своих обязанностей и посвятил себя всего им, понимая, что таким образом защищает будущее не только своего королевства, но и всего мира. И, кажется, ты это тоже понимаешь, не так ли, Хассан? Вот почему ты здесь.

Голос Хассана застрял в горле. На протяжении тех шести недель в Тель-Амоте он был так близок к тому, чтобы сдаться и вернуться в Назиру, отвернувшись от всего, связанного с пророчеством, богом и Веком Тьмы.

– Я думал, что я здесь, потому что это моя судьба, – ответил Хассан.

Судьба, о которой он никогда не просил. Как и его отец никогда не просил делать его членом Потерянной Розы, поручать ему защищать древний секрет и нести ношу намного тяжелее, чем его собственное королевство. Но он все равно это сделал.

– Ты можешь вернуться в Назиру, – сказала Странница. Это было похоже на искреннее предложение. – Можешь вернуться домой.

Он мог. Мог оставить Джуда, Гектора, Эфиру и Антона разбираться со всем этим самим. Взвалить это все на их плечи и вернуться к заботе о собственном народе.

– А как по-вашему, что я должен сделать? – спросил Хассан.

– Я считаю, – ответила она, – что тебе нужно допить и пойти спать.

* * *

На следующее утро Хассан нашел Кхепри на корме корабля. Она держалась за поручни и смотрела на скалистый берег. Корабль приближался к узкому проливу, по которому они отправятся вверх по реке к форту Керамейкос.

Он подошел к ней с колотящимся сердцем. Ему понадобилось набраться храбрости, чтобы заговорить с ней, и он знал, чего ожидать. Гнев точно: из-за того, что он натворил в Назире и позволил ее поймать. Облегчение, возможно: потому что он жив.

Некоторое время он просто смотрел, изучал изменения, произошедшие с ней с той последней встречи в Назире. Она похудела, мышцы рук стали менее выраженными, и обычно блестящая бронзовая кожа казалась желтоватой и бледной. Даже ее глаза изменились: искра, обычно мерцавшая в них, эти пламя и сталь померкли.

– Прости, – произнес он, прежде чем она успела заговорить. – Кхепри, я… у меня не хватает слов, чтобы выразить, как мне жаль.

Она покачала головой:

– У меня были недели, месяцы на то, чтобы обдумать, почему ты поступил так, как поступил. Почему ты соврал нам, соврал мне. Я знаю, что ты пытался защитить Херат, но я все еще… – Она прикусила губу, замолчав.

– Ты все еще что? – спросил Хассан, и сердце затрепетало в его груди.

Ее янтарные глаза встретились с его, и он увидел, как в них промелькнула боль.

– Я все еще не могу простить тебя. Не могу тебе доверять.

Его сердце рухнуло. Он хотел услышать, что она по-прежнему любит его, что она понимала, почему он так поступил. Чтобы они могли двигаться дальше.

– Но я ужасно рада, что ты жив, – быстро сказала она, и в уголках ее глаз блестели слезы. – Все это время в плену Иерофана я испытывала ужас. Думала, что они тебя пленили. Или что ты… что он убил тебя. Но теперь… – Она смахнула слезу с щеки. – Теперь мы оба свободны и можем вернуться в Назиру.

Хассан взглянул ей в глаза. Его съедало чувство вины. Ему хотелось дать ей все, чего она желала – вернуться в Назиру. Начать заново завоевывать ее доверие.

Но вместо этого он лишь покачал головой.

– Я не вернусь в Назиру, Кхепри, – произнес он так мягко, как только мог.

– Что? – резко спросила она.

– Я не могу.

Ее взгляд стал твердым и жестким:

– Я знаю, что ты переживаешь из-за своего поступка, Хассан, но ты не можешь просто убежать.

– Я не убегаю, – сказал он, хотя укол в груди сообщил ему, что это не совсем так. – Послушай, ты многое не понимаешь.