«...И места, в которых мы бывали»

Время тянулось мучительно медленно, и, чтобы как-то убить его, мы с Лисиным разложили карты и опять начали «мыслить за пилота». Хотя понимали, конечно, всю бесполезность этого занятия. Из тех же соображений я залез в палатку к Долгополову и спросил его о самочувствии. Он ответил, что намного легче, и он почти здоров, так что «все это напрасно», а он немного отлежался бы и все. Я ответил примерно так же, как Жоре-Тресь-и-на березе. И добавил еще, что его встретит в аэропорту «Скорая помощь», а в больнице разберутся. Если с ним ничего серьезного, мы заберем его следующим же рейсом вертолета.

Около одиннадцати часов мы впервые услышали отдаленный гул, доносившийся с севера. Все возбудились, вскочили и начали всматриваться в северную часть неба, но ничего, кроме нескольких кедровок, птиц размером со скворца и почти так же окрашенных, не узрели.

Наконец минут через двадцать гул повторился, и над дальней горой на севере появился знакомый силуэт вертолета, но шел он почему-то с востока на запад. Я поднял ракетницу и выпалил в небо. Вертолет на какое-то время исчез за другой горой, но потом снова появился и шел уже явно в нашу сторону. Я запустил вторую ракету и увидел, что машина заметно снижается — наш сигнал заметили!

Над площадкой вертолет сделал целых три круга — пилот приглядывался к ней. И вот нас окатило счастьем — машина зависла в пяти метрах над березовым квадратом и опустилась на землю. Открылись обе дверцы, и на бурый мох выпрыгнули наши посланцы, так сказать, апостолы — Петр и Павел. Я только было открыл рот приветствовать их и спросить, как они в вертолет попали, но тут же подавился своей радостной фразой — на землю ступил пилот и сообщил, что он думает о таких санзаданиях, о яме, в которую его затащили, о геологах и геологии вообще. Заявление это было сделано очень громко, но слышали его только мы, уготовившие ему эту «яму». Потом он несколько сбавил тон, и я разглядел, наконец, ругателя. Это был самый скандальный пилот эскадрильи Женька Москаленко, коего все (и в аэропорту, и на точках) звали просто Жека. Командир эскадрильи Володя Комин старался к нам его не посылать, но тут, видно, было не до дипломатии, что вскоре и сам Жека подтвердил. По поводу площадки уже спокойно он сказал, что она безобразно мала, но раз такой случай, он как-нибудь выберется отсюда, только нам нужно обрубить ветки на поваленных деревьях вокруг машины, а то может и подтянуть к несущему винту, да вот еще на восточном краю стоят два здоровенных кедра, их надо, не откладывая, свалить. А как мы их проворонили, ума не приложу.

Затем он вместе с посланцами рассказал, как сначала искал лагерь Казарова, а они там спали все, включая начальника. Ночь-то резались в преферанс. К тому лагерю наши подходили уже в темноте и сильно усталые. Увидели костер и рванули к нему, а не заметили, что перед ними болото, еще и опасное, с трясиной. Закричали, только когда начали тонуть. Их, конечно, тут же выволокли, переодели, накормили и спать положили. А утром бодрствующим оказался один радист, которому мою депешу сдали еще с вечера. Казаров завизировал ее молча. Утром она была передана в экспедицию. Но, когда Жека прилетел, встречать его было некому — все спали.

Он приземлился на краю болота, едва не подломав шасси. Потом под погружавшуюся «ногу» наши посланцы, проснувшиеся быстрее других, подсунули разбитый ящик, что позволило Жеке выключить двигатель. Обсуждать с казаровцами сложившуюся ситуацию было бесполезно — знали они не больше Жеки. Поэтому он сделал самое мудрое из того, что мог: взял на борт наших парней и полетел искать нас, полагая, что они приведут его, куда нужно.

Но не тут-то было. Ни Петро, ни тем более Павел не знали, что ориентироваться по карте с воздуха далеко не то же самое, что на земле. Для такой ориентировки наши рабочие крупномасштабные карты просто не годились. Потому-то у летчиков самая детальная (крупномасштабная) из применяемых карт пятикилометровка (в сантиметре пять километров, по терминологии геологов пятисоттысячная).

Проще всего было рассчитать азимут обратного хода и дать эту цифру Жеке в качестве курса на наш каитьбенский лагерь. Но на это у наших посланцев, как, впрочем, и у их любезных хозяев, сообразительности не хватило. Потому долетели они до верховьев Каитьбы, а там начали ходить поперечными галсами, нарабатывая риск остаться без горючего. К тому и шло, но Крусь узнал какую-то полянку в верховьях, предложил Жеке идти вниз по течению, то есть на юг, а тут и наши ракеты подоспели.

Жека хотел поискать подходящую площадку, но Пегро разочаровал его сообщением об отсутствии таковой и нетранспортабельности больного. Потому он рискнул и сел в нашу «яму», как он окрестил площадку еще в воздухе.

За разговорами не заметили, как прошел час, за ним другой. Кедры на краю площадки давно свалены, больной одет в цивильное платье, снабжен деньгами и подведен к вертолету. Сюда же принесена сожженная рация. Началась заключительная беседа. Жека опять заскулил:

— Как я отсюда вылезу? Еще жара такая…

Но понимания не нашел: