«...И места, в которых мы бывали»

Свел нас сынишка, которого не принимали в детсад. Нужно было где-то пристроить его, вот жене и порекомендовали Миттельштедтов. Баба Лиля была сразу согласна, дочка Неля тем более. Первую привлекал дополнительный доход, а вторую сам ребенок — что-то вроде младшего братика. Но дед поначалу заупрямился — не хотел показывать свою благородную нищету. Но сын сам решил эту проблему: когда его привели к Миттельштедтам для знакомства, он повел себя так, что дед оттаял. Сын щебетал, читал стихи, рассказывал сказки, листал дедовы лесные книжки, узнавал деревья на картинках. Словом, был принят безоговорочно. У стариков из хозяйства была коза, молоком которой они подкармливали малыша в дополнение к доставляемым мамой продуктам. Так мы сблизились. Дед стал захаживать к нам в выходные — взять книгу в моей приличной тогда библиотеке, покурить и покалякать на кухне о том о сём. А если дед попадал к пельменям или пирогам, не отказывался и рюмочку опрокинуть.

Дед Иван Охримчук был моей находкой. Когда возникли трудности с молочными продуктами для сынишки, кто-то из коллег рассказал о старике-«бандеровце», который носит в некоторые дома творог, сметану и, трудно поверить, талое, т. е. жидкое молоко. Дело в том, что в Восточной Сибири зимой молоко продавали в основном в твердом виде даже в государственных магазинах. Его на фермах разливали в миски, вкладывали в них более-менее обструганные щепки и выставляли на мороз, а в магазины везли уже штабелями. Что уже говорить о частниках… Поэтому дед Иван был просто кудесником. Ведь жил он в деревне Гребень, в семи километрах от Мотыгино, и как умудрялся доставлять свою продукцию не замороженной, знал только он. Морозы-то стояли под пятьдесят градусов. Столковались мы быстро: я свободно говорил по-украински, мог и на западном диалекте объясниться, если была нужда. Потому тот стакан козьего молока, который по воскресеньям приносил сыну дед Фердинанд, был только трогательным подарком, а действительные потребности удовлетворял дед Иван.

Хотя они оба ходили к нам по выходным и праздникам, как-то получалось, что встречаться в нашем доме им не приходилось. Но однажды мы с женой налепили пельменей, она испекла пирожков с картошкой и рыбой, я принес бутылочку водки. В результате получился настоящий праздник. Около девяти часов пришел дед Фердинанд, принес стакан молока в водочной четвертке и книгу на обмен.

Мы уселись на кухне и начали обычную бесконечную беседу обо всем, но больше всего о жестоком морозе — минус пятьдесят два было в то утро. Деда Ивана мы не ждали — слишком холодно было. Мы даже очень сочувствовали деду Фердинанду по поводу его «непромерзаемой» шинели, а он отшучивался, мол, кровь горячая, хоть и старая. На столе появился уже чай, до которого Фердинанд был большой охотник и пил его вприкуску, как полагается настоящему сибиряку.

В этот момент раздался стук в дверь, и в кухню в клубах пара ввалился дед Иван.

— Оце ж прынис вам молочка нэмэрзлого. Хай дытына исть на здоровьячко и растэ велыким и сыльным, а що мороз такый сьогодни, що ж зробышь, це ж — Сыбир.

Я поприветствовал его по-украински, что-то в том же роде сказал и дед Фердинанд, происходивший из тех же краев, что и Иван.

Новому гостю поставили миску горячих пельменей, налили рюмку, и вскоре беседа продолжилась. Но неожиданно она приобрела политическую окраску. А начал дед Фердинанд, возревновавший нашего малыша к деду Ивану.

— Так что, спекулируешь молочком, старый куркуль?

Тот парировал: какая, мол, спекуляция? Детям молоко ношу, да по таким морозам…

Но Фердинанд продолжал наседать:

— А сколько у тебя коров?

— Две. А тебе что за дело?

— Ты на Украине против колхозов воевал, а теперь и тут мироедствуешь. В Гребне, небось, в колхоз не пошел.

— А что я в нем забыл?

Интересно, что дед Иван перешел на чистый русский язык, даже почти без акцента.

Мы кое-как замяли разгоравшийся конфликт, налили еще по чарке и попытались сменить тему. Но не тут-то было. Теперь завелся Иван:

— Ты в первую мировую где воевал?

— В Карпатах. Ох, и досталось там. И газы, и бомбежки с аэропланов.

— А в каких войсках был?

— В сорок пятом армейском корпусе, в артиллерии. Я ж школу закончил перед войной. А ты?

— В том же сорок пятом в пехоте. Ты помнишь нашего генерала?

— Помню.

И Фердинанд назвал немецкую фамилию, чуть ли не Ренненкампф, но Иван отрицательно замотал головой:

— Ты что-то путаешь, — и назвал другую, тоже немецкую фамилию.

Через несколько минут выяснилось, что воевали они по разные стороны фронта. Фердинанд в русской армии, а Иван — в австрийской. Это добавило пыла. Позже с помощью энциклопедии я выяснил, что так и было. На одном участке фронта сражались армейские корпуса с одинаковыми номерами.

Фердинанд вопросил:

— А в гражданскую ты за кого воевал?

— Не за красных же. У нас был свой батько… Потом призвали в польскую армию. Били бандитов Буденного. А ты, хотя и так понятно, с Тухачевским ходил под Варшаву. А как тут оказался?