И мир, великий и ничтожный

И говорят, что ожидают май, и по прогнозу в нём тебя не будет, а я покину трудовые будни и улечу к далёким близким людям, которые умеют понимать. Я обещаю больше не болеть и избегать заразы повсеместно, хотя… тебе уже не интересно, посовпадал на временнОм отрезке и наследил… ну да, оставил след. Но я уже покинула постель (твою), воскресла, аки птица Феникс. Ещё слаба, но ты уже до фени, я отрезвляюсь горечью кофейной, пускаю дым в бездумной пустоте.

Я покидаю абсолютный ноль, в котором даже время замерзает.

Добавлю в кофе рюмочку бальзама и закушу губою и слезами.

Но это так… нечаянная соль.

2012

Немного о счастье

Когда опухший и помятый ты возрождаешься с утра, в кармане рваная десятка (не хватит даже на сто грамм), и жизнь мучительна, как подвиг, испачкана, как черновик, и будет недушевно понят коллегами твой скорбный вид – собрав себя в большую кучу, отпившись малкинской водой (уже противно нешипучей), вдруг осенишься: выходной! и весь запутавшись в штанине и мордой треснувшись об стол, припомнишь: где-то был полтинник в кармане старого пальто – метнёшься в лавку в одночасье за полторашкою пивка…

О, нет! сдаюсь! Такое счастье бессильна передать строка.

2012

Ода мухе

Свершилось великое чудо из чуд! –

ожившая муха жужжит у окна.

Как мало ей надо! пригрело чуть-чуть –

и муха очнулась от смертного сна.

Лежала меж рам бездыханной – и вот!

иссохшая тушка впитала тепло,

как «Боинг» на взлёте, надсадно ревёт –

и реет над миром воскресшая плоть!

И хочется с мухой лететь напролом,

и хочется крыльями резво взмахнуть,

и хочется тоже башкой о стекло,

чтоб встретить с душевным приветом весну!

И пусть громоздится сугробами снег

от самой земли и до самых небес –

но гордая муха поёт о весне,

являя собой неизбежность чудес!

2012

Запятая

Мир поделён на нас и «не до нас».

Рассвет шепнёт: уйти нельзя остаться. И я, до хруста стискивая пальцы, сумею, наконец, поставить знак.

Ещё есть время всё переиграть – короткий миг от выдоха до вдоха… а в опустелом черепе горохом колотится: пора, пора, пора…

Но я устала… падает рука, и запятая катится с ладони.

Уйти нельзя остаться.

Монотонно вибрирует увечная строка.

2012

Горькое

Мой тихий sos слегка не завершён…

наверно, не хватило пары точек.

Похоже, передатчик обесточен.

Да к черту! это даже хорошо.

Мне утешаться горьким c'est la vie

способнее, пожалуй, в одиночку.

Химеры стервенеют ближе к ночи,

к рассвету оставляя яд в крови.

Я прячусь за спасительностью строк

надёжно, как за стенами острога.

Я отсижусь, приду в себя немного.

Я отсижу. И выйду под залог.

…усталый дождь девятый день идёт,

стучит в мозги размеренным горохом.

И не сказав привычное «апохуй!»,

я выпью без закуски антидот.

2012

Отшельник

Там, за окраиной чужого города, где ветер гонит выжженный песок и где пространство временем распорото небрежно сверху вниз наискосок, живёт отшельник, хмурый и нечёсаный, не покидая свой обжитый скит. Он сыт по горло вечными вопросами и ненавидит вечные пески. Его лачуга с белыми колоннами (каррарский мрамор! не хухры-мухры!) построена ещё во время оное, и вход в неё для каждого открыт. Для каждого из неслучайных путников, кто этой встречи вовсе не искал, измученных, испуганных, запутанных, затерянных в безжалостных песках.

Следы вошедших в мраморную хижину стремительно заносятся песком… И снова никого в пустыне выжженной. И снова пуст отшельнический дом.

Он так устал от тягостного бремени смотреть в глаза растерянных овец.

Заделать бы дыру в пространстве-времени.

И сладко отоспаться, наконец.

2012

Ты рядом

В рассветном тумане запутался воздух, мгновенья застыли в немыслимых позах, как в детстве на «море волнуется раз», кто дёрнулся первым – уже проиграл. Ты близко, ты рядом – в соседней вселенной, обид и амбиций пожизненный пленный. Но право на плен отстоишь с топором. Известное дело – стокгольмский синдром. Настенного времени колются стрелы… спешить бесполезно – уже не успела. И даже святой миротворец коньяк в тяжёлом плену обращается в яд. Ну что ж, упивайся своей несвободой, хлебай по утрам минеральную воду.

…ты рядом, я слышу движение век. Ты рядом. За сто миллионов парсек.

2012

Ты помнишь?

Ты помнишь? чёрный пляж у океана, туман, безлюдье, мерный рёв прибоя. За миллионы лет до нас с тобою здесь было так же пусто и туманно. Мы пятками ломали гладь песка, а пена жадно слизывала лунки. Приговорённый с вечера вискарь ещё плескался в душах и в желудках.

Мы похмелялись океанским ветром – и всё казалось просто зашибись! Мы кожей ощущали эту жизнь, наполненную рокотом и светом. И лошади… ты помнишь это чудо? как призраки, возникли ниоткуда, по чёрному песку, по белой пене прогарцевали нереальной тенью.

Висел над вулканическим песком неяркий диск размытого светила.

По вечности ступая босиком, мы, всё-таки, немножко наследили…

2012

Оракул. Эпилог