И на дерзкий побег

— Даже не верится, что кончилась война, — мечтательно глядя в небо, произнёс Орешкин. — Демобилизуют, вернусь к себе в Казань, закончу университет и стану преподавать историю. А вы? — повернул голову к товарищам.

— Я кадровый, — зевнул Каламбет. — Буду служить дальше.

— И я, — чуть помолчал Лосев. — Дома никто не ждет.

— Это как? — сделав удивленные глаза, приподнялся на локте Орешкин. — Совсем никто?

— Совсем, — вздохнул комбат. — Отец у меня был военный летчик, погиб в тридцать девятом на Халхин-Голе[6]. Мать через год вышла замуж и уехала в Ленинград. Умерла там во время блокады. Была ещё девушка. Дружили со школы, потом встречались, хотели пожениться. Не успели — началась война. Сначала переписывались, потом исчезла. О её судьбе ничего не знаю.

Опять замолчали, а когда шар солнца коснулся зубчатых вершин леса и от воды потянуло прохладой, стали собираться. Натянули гимнастерки, бриджи и сапоги, затянули портупеи. Прихватив полотенца, пошагали обратно.

Теперь у дуба потрескивал огонь, на нём, издавая манящий аромат, побулькивал котелок. На расстеленной плащ-палатке лежал кирпич черняшки[7], несколько пупырчатых огурцов, ложки и немецкая, в войлочном чехле фляга.

— Давайте с нами, — поднял глаза бывший подполковник, напарники поддержали.

— Спасибо, ребята, — отказался Лосев. — Как-нибудь в другой раз.

— А во фляге что? Спирт? — ткнул в неё пальцем Каламебт.

— Нет, шнапс, — сказал усатый крепыш. — Он того, слабенький.

— Можно задержаться до вечерней поверки?

— спросил второй, в прошлом лётчик.

— Хорошо, — разрешил комбат, и они пошли дальше.

В части роты шли на ужин в столовую, офицеры тоже подкрепились за своим столом, после чего занялись текущими делами. Далее состоялись вечерняя поверка и отбой («рыбаки» вернулись вовремя). Плац перед казармами опустел, по нём у бегала стайка бродячих собак, выставленные на ночь посты охраняли территорию.

Когда на землю опустилась ночь и в небе зажглись звёзды, Лосев в начищенных сапогах и чисто выбритый зашел в комнату Каламбета. Тот в майке и трусах, лёжа на койке, дымил папиросой и листал трофейный журнал с картинками.

— Я отъеду до утра. Если что, где искать меня, знаешь.

— Добро, командир, — ответил заместитель.

Выйдя, майор спустился по ступеням вниз. Дежурный лейтенант за стойкой, встав, козырнул. Хлопнула входная дверь.

На улице было тихо и свежо, в траве стрекотали сверчки. Обогнув здание, Лосев проскрипел сапогами по гравийной дорожке к трём кирпичным боксам у ограды. Отпер ключом дверь крайнего, распахнул створку и вошел внутрь. Через пару минут оттуда выкатился трофейный «цундап» с коляской, Николай слез с седла и закрыл бокс. Снова уселся, включил скорость, мотоцикл с тихим рокотом двинулся к КПП. Остановившись у него, Лосев просигналил, из будки выбежал часовой и поднял шлагбаум. Набирая скорость, машина исчезла в темноте.

Отъехав от части пару километров, майор свернул с асфальта на проселочную дорогу, луч фары высветил по сторонам сосновый бор. Потом он кончился, «цундап» спустился в низину и по каменному мосту пересёк реку. За ней находилось небольшое местечко с кирхой[8] в центре, застроенное одно- и двухэтажными домами. Лосев свернул на одну из улиц. Миновав два особняка, въехал по короткой аллее во двор третьего. Заглушил мотор, погасил фару и слез с седла. Отряхнул рукой бриджи[9] и поднялся на увитое плющом крыльцо. Дважды крутнув флажок звонка, стал ждать.

В одном из окон наверху возникло пятно света, через минуту из-за двери тихо спросили:

— Кто?

— Это я, Злата. Николай.

Внутри провернулся ключ, брякнул запор, комбат переступил порог. Шею тут же оплели горячие руки, губы слились в поцелуе. Чуть позже оба голые лежали на кровати в одной из комнат второго этажа. Майор курил, а женщина, опершись на локоть, перебирала его волосы. На вид ей было лет двадцать пять, стройная и красивая блондинка.

Знакомство состоялось вскоре после капитуляции Бреслау. Штрафбат сначала разместили в этом местечке под названием Крафтборн. Там уже стояла какая-то тыловая часть, и, проезжая улицей, Лосев услышал доносившиеся из особняка крики.

— Ну-ка туда, — приказал сидевшему за рулем сержанту.

Тот свернул в аллею и тормознул у входа. Взбежали на крыльцо, Лосев рывком открыл дверь. В холле на ковре два пехотинца насиловали молодую женщину. Один держал за руки, а второй, задрав платье, ловил ноги. Та отчаянно лягалась и визжала.

— А-атставить! — рявкнул майор, выхватив «ТТ». — Перестреляю, гниды!

За спиной лязгнул автоматный затвор, оба насильника, побледнев, вскочили.

— Пошли вон! — махнул Лосев стволом на дверь.

Топоча кирзачами, пехотинцы ломанулись к выходу.

— Шевели копытами! — дал последнему здоровенного пенделя сержант.

Женщина оказалась чешкой по имени Злата, служила в этом доме гувернанткой. С её слов, за месяц до подхода советских войск хозяева уехали в Швейцарию, поручив ей сторожить усадьбу.

— Я извиняюсь за этих солдат, они сюда больше не вернутся, — сунул пистолет в кобуру Лосев. — В городе будет стоять моя часть, гарантирую спокойствие и порядок.