И на Солнце бывает Весна (СИ)

Он мечтал объединить человечество, примирить и избавить от войны, но все - и даже те, кто жил рядом, кто обращался к нему за помощью, отвернулись, прокляли и отреклись...

Я перевернулся и, медленно загребая, поплыл на спине. Жмурился. Какое же оно огромное, теплое, хорошее - Солнце! Любящее, сказал бы старик-философ, и согревающее всех, нищих и хозяев жизни, атеистов и гонимых священников, праведников и убийц. Всех любит одинаково. Хотя всё относительно. Чем ближе ты стремишься к Солнцу, идешь его путем, тем быстрее сгораешь. Вот и Эрдман...

Да что такое, в конце концов?! Я вновь греб на животе, стремясь к берегу. С чего я взял, что его больше нет? Глупости. И что происходит? Может, я смотрю дурной, до неприличия затянувшийся сон, и вот-вот очнусь в своей комнате, умоюсь, пойду уже наяву и застану старика в его каморке?

Поднялся ветер, и набежавшие волны накрывали меня, и, захлебываясь, я понимал, что бред, творящийся со мной - реальность.

- Господи, если Ты слышишь меня, прости! - опять крикнул я. Солнце зашло, небо потемнело, словно его закрыли тысячи ворон, ветер усилил холодное дыхание. Как такое могло быть? Паника охватила меня - не было сил сопротивляться поднявшейся против меня стихии. Теперь, когда пишу, вспоминаю и ужасаюсь: неужели эта свистопляска творилась со мной, мягким, сытым мальчиком, не знавшим тревог, голода, страхов? Где, как и почему я очутился? Я слышал далекое пение, словно сотни монахов собрались вокруг туч и гудели надо мной. И этот зов будил меня, давал силы.

- Раз-два-три! - плыл я, ритмично считая каждое усилие, стараясь держать ровно ноги, всё время тянувшие ко дну. Я ушел под воду, и, с трудом поднявшись, услышал звон, похожий на колокола, словно провалился во времени, и теперь греб по старинному Воронежу. Кружились с криками птицы, слышался запах далеких костров, как будто плотники прервали работу на верфях и теперь варили сливную кашу. Хоть бы это оказалось правдой - выйти на берег, ступать, оставляя мокрые следы, к кострам, сидеть среди бородатых людей и не чувствовать себя чужим, навеки остаться в Петровской эпохе, раствориться там случайной былинкой, строить с ними русский флот...

Я обнял липкую, пахнущую водорослями сваю мостика, отдышался. Рядом был лодочный причал - нет, не старинный, а привычный, одинокий и пустой. Дрожа, я вышел из воды и побрел искать одежду - течение отнесло меня шагов на пятьсот. Дойдя и с трудом натягивая на мокрое тело рубаху, краем глаза я заметил небольшую толпу, что собралась поодаль на улице. И хотя зрение меня всегда подводило, но по белой форме и синим фуражкам с блестящими на солнце лакированными козырьками и алыми звездами понял: моим заплывом весьма заинтересовались. С милиционерами стояли и две мои несостоявшиеся подруги и еще какие-то серые фигуры.

Я не обращал на них внимания - пусть смотрят, мне не жалко. Снял и выжал трусы. Захотелось помахать ими над головой, как пиратским флагом, но решил, что хватит дурачиться. Брюки и рубаху натягивал долго, надеясь, что "зрителям" надоест меня наблюдать. Но, натянув с хлюпаньем туфли, понял - нет, люди стоят там же, словно молчаливые судьи. Ну, раз так, пойду сдаваться. Я поднимался вверх по склону, срывая траву, одуванчики, пучки молодой полыни. С этим букетом и подошел к девушке с черными косами. Конечно же, она отпрянула, и подруга вышла наперед, заслонила ее грудью. Но, оценив мою решимость, обе спрятались за спинами сержантов рабоче-крестьянской милиции. Строгие ребята, они были примерно моего возраста, молчали, не сводя глаз.

- Купаться запрещено, что ли? Не понимаю! - моя реплика не получила ответа.

Раз так, подумал я, и стойте дальше, а я пойду... Но, сделав лишь шаг в сторону, служители закона взяли меня под руки, как в клещи. Малейшая попытка вырваться или закричать оборачивалась мне дикой болью в плечевых суставах.

- За что? - только и простонал я.

Все обернулись - на скорости круто входя в поворот, выбрасывая из-под колес камни, к нам с ревом рвалась черная "эмка". Увидев ее, люди шарахнулись в разные стороны, будто испуганные курицы, и лишь милиционеры твердо уперлись хромовыми сапогами и ломали мне руки. Когда задняя дверь "воронка" открыла черный рот, они грубо затолкали меня в салон. Потирая от боли плечо, я посмотрел в окно - сержанты милиции стояли вытянутые, отдавая честь. Мой озноб перешел в лихорадочную дрожь, и я поджал колени, боясь пошевелиться. Я нашел силы посмотреть, кто был на передних сиденьях и замер, увидев идеально выбритый затылок высокого человека во френче. Эта голова с малюсенькими ушами идеально напоминала яйцо, гладкости которого мешали лишь складки кожи на шее.

Автомобиль тронулся плавно, но быстро набрал скорость - я едва успел проводить глазами девушек, что семенили по улице, прижавшись друг к другу, как запуганные котята. Я осмотрелся. Внутри машина была обита бархатной тканью темно-малинового цвета, в сочетании с черным он казался пафосным и траурным, будто с улицы меня опустили в Мавзолей.