И не осталось никого

Наконец Линн отложила в сторону чистящие средства и открыла дверцу старинных часов. Когда Джо сказал ей, который час, она передвинула стрелки и завела часы ключом. Потом подтолкнула маятник и, закрыв дверцу, замерла, глядя на раскачивающийся стержень. В наступившем молчании Женевьева бросила взгляд назад — посмотреть, что делает Линн, увидела, что та стоит перед часами, и еще раз поразилась тому, какая она маленькая. Джо, наверно, вполне мог бы поднять ее. Он был далеко не культурист, но и не хлюпик и, наверно, мог взять ее под локти и выжать, как штангист… И от этой картинки — Джо поднимает Линн Мейсон, а потом без особого труда даже поворачивает ее — Женевьева чуть не рассмеялась. Ей пришлось подавить смешок, потому что в этот момент Линн как раз возвратилась за свой стол. Он пододвинула кресло и села. Выглядела она сейчас представительнее, чем когда-либо раньше.

— Ну, — сказала Линн, — так о чем вы хотели поговорить?

— Ура! Я вспомнила, зачем пришла, — воскликнула Марсия.

Наконец-то ее осенило. До нее дошло, что Бенни продает тотемный шест, и она хотела остановить его.

— Кто тебе сказал, что я его продаю? — спросил Бенни. Из уст в уста по офису передавались слухи о повышении цены за хранение и нежелании Бенни платить разницу. — Ну кто тебе сказал, что я его продаю?

— Не делай этого, — умоляющим голосом сказала Марсия. — Пожалуйста, Бенни. Неужели ты хочешь увидеть, как они победят?

— Кто это «они»? — осторожно спросил Бенни.

— Да все эти сволочи, — ответила Марсия. Она тут же забыла свою клятву не быть подлой. — Если ты сделаешь это, Бенни, то своими руками вручишь победу всем этим невежественным сволочам из бухгалтерии. Ты ведь не хочешь этого, правда? А я не хочу быть свидетелем.

— Чего я хочу, — со всей искренностью сказал он, — так это прекратить отдавать в месяц по три сотни, которых у меня нет. Вот чего я хочу.

— Я буду тебе компенсировать разницу.

— Что ты будешь делать?!

— Компенсировать разницу между тем, что ты платишь сейчас, и тем, что они требуют после повышения, — объявила Марсия. — Сколько это? Я буду платить. Я буду тебе выписывать чек каждый месяц.

— С чего это вдруг? — спросил он.

Частично, объяснила Марсия, для того, чтобы исправить все отвратительное и недостойное, что она сделала с того замечательного дня, когда ее приняли в агентство. Это была попытка восстановить равновесие, заявить о своем праве распрямиться и гордо поднять голову. Бенни не требовалось напоминать, что Марсия — поклонница азиатских религий, он помнил об этом. Он даже почитывал кое-какую литературку по этому предмету. Бенни изучил Четыре благородные истины, Восьмеричный путь, Десять совершенств в надежде, что одна из этих тем может подвернуться в разговоре. Во многие свои истории он вводил аллюзии на священное дерево Бо. Марсия, опровергая его надежды, никак на них не реагировала — либо потому, что слушала его вполуха, либо эти аллюзии ничего ей не говорили. Мы помалкивали, потому что Бенни был евреем, а евреи, как мы полагали, знают о религии больше, чем остальные из нас. На самом же деле буддизм он изучал по ошибке, поскольку Марсия считала себя скорее адептом индуизма. Единственное, в чем он не ошибся, — это в том, что положил себе на стол поверх бумаг экземпляр «Бхагавад-Гиты»[95] так, чтобы корешок смотрел в ее направлении.

— Погоди, я хочу понять, — сказал Бенни. — Ты хочешь улучшить свою карму?

— Да, — подтвердила Марсия.

— От добра должно рождаться добро. А от зла — зло. Ты это хочешь сказать?

— Да! — воскликнула она. — Именно это я и хочу сказать. Откуда ты это знаешь?

— Так, читал кое-что недавно.

Но просто выписать ему чек недостаточно, объяснила Марсия неофиту. Карма не улучшается, если ты делаешь что-то только в расчете на вознаграждение. Бескорыстному действию должен предшествовать искренний и чистый порыв.

— И что же у тебя за порыв? — спросил Бенни.

— Я не хочу видеть, как победят эти мерзавцы, — просто ответила она.

Бенни сказал, что, конечно, это его личное мнение, но он не очень-то уверен в чистоте такого порыва. Марсия напомнила ему об индейцах йопанву. Индейцы йопанву являли собой пародию на настоящие племена американских индейцев, потерпевших от несправедливости. Шутка превратила трагедию в фарс. Она заверила Бенни в чистоте своего порыва.

— Я же из Бриджпорта — я ни одного индейца в жизни не видела, — сказала Марсия. — Но все равно я была оскорблена. И я все не могла понять, что ты с ним делаешь, с этим тотемным шестом Брицца, я говорю. Я честно не знала, что ты с ним делаешь, но я думала, что бы оно ни было, оно… оно…

— Чудное?

— Нет, — Марсия тряхнула миленькой головкой с по-новому уложенными волосами. — Не чудное. Благородное.

— Благородное? Ты решила, что в этом есть что-то благородное?