И не только о нем...

Я еще не успел подивиться его осведомленности и непринужденности, с какою он свободно оповещал нас, незнакомых, о столь важном государственном событии, очевидно, мы и, главное, моя военно-морская форма внушили ему доверие. Козырнув, подошел к нему военный, до того стоявший в почтительном отдалении.

— Борис Ильич, пора садиться.

Как выяснилось потом, военный был личной охраной этого дотоле неведомого мне Бориса Ильича.

Распрощались. Поезд двинулся. Людмила Яковлевна, всплакнув, помахала платочком — ведь расставались неизвестно насколько… Да и все было неизвестно…

Уже в Ленинграде, спустя недели две, я получил от нее письмо.

Разумеется, то, что в нем было написано, ни в коем случае не могло быть пропущено военной цензурой. Его передал мне из рук в руки мой друг по блокаде Николай Гаврилович Жданов, покинувший Ленинград временно, по настоянию врачей, для лечения туберкулеза, и снова возвращавшийся в Ленинград, Коля Жданов, человек чистой души и благородных помыслов, писатель, прозаик, литературный критик и военный корреспондент. Его жена Ирина, уехавшая из Ленинграда с малолетним сыном, делила с другими писательскими женами и детьми все тяготы эвакуации…

Вот что было в письме — опускаю частные его подробности.