И не только о нем...

25 января 1953 года «Огонек» в передовой статье, названной «Бдительность и еще раз бдительность!» (с восклицательным знаком), подробно прокомментировал с связи с подвигом врача Тимашук злодеяния «извергов человеческого рода», «наемных агентов иностранных разведок», которые «растоптали священное знамя науки, осквернили честь ученых». «Группа извергов» состояла, оказывается, из «давнишних агентов иностранных разведок».

«Жертвами этой банды пали товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков. Врачи-убийцы установлением пагубного режима и неправильным применением сильнодействующих лекарственных средств довели до смерти выдающихся партийных деятелей. Преступники старались подорвать здоровье и вывести из строя руководящие советские военные кадры. Неописуемо чудовищны преступления врагов народа! Гнев и омерзение охватывают всех честных людей, узнавших о злодеяниях наемных убийц, скрывавшихся под личиной профессоров медицины…»

Читал ли Борис Ильич Збарский все это о «подлых отравителях, продавших душу и тело международному империализму», как было сказано в «Огоньке»?

Конечно же нет.

Он в это время не читал никаких газет, никаких журналов. Ни одна весть не доходила до него. Ничто, ничто, ничто, даже арест вредителей прошел мимо него.

Потому что он уже давно сидел арестованный, как злейший враг, в одиночке на Лубянке.

3 МАРТА 1953 ГОДА. Правительственное сообщение. У Сталина удар. Вся Москва, вся страна — в напряжении. Объявлены круглосуточные дежурства.

Ранним утром спешу сменить очередного дежурного, члена парткома, он — в Союзе писателей СССР, на улице Воровского, у телефона в кабинете генерального секретаря, Александра Александровича Фадеева.

Меня встречает дежуривший всю ночь член партийного комитета.

— Все, — говорит он коротко, передавая мне дежурство. — Скончался.

Заступаю на дежурство. И тотчас же — телефонный звонок. Беру трубку.

Фадеев.

— Это правда?

— Это правда.

— Еду.

…Подходят, один за другим, секретари Союза, члены партийного комитета.

Беспрерывные телефонные звонки.

Появился Александр Александрович.

Разговор негромкий, немногословный.

Идет речь о том, что нужен митинг — где, когда?

Дубовый зал? Он мал. Здания на улице Герцена еще не существовало.

Напротив Союза, на улице Воровского, — Театр киноактера; вместительный зал. Предлагаю его для митинга. Принято. Звоню моему соседу по дому, живущему четырьмя этажами ниже и хорошо знакомому, в то время директору-распорядителю Театра киноактера Игорю Владимировичу Нежному.

— Его нет. — И вешают трубку.

Звоню еще раз.

— Его нет. — И снова вешают трубку.

Я растерян. Звоню ниже этажом актрисе и художнице Анели Алексеевне Судакевич, самому близкому человеку Игоря Нежного. Она очень нервно, несвойственно ей отвечает:

— Не знаю, не знаю, ничего не знаю.

Уже наученный прошлым, понимаю: что-то случилось.

Наконец дозвонился директору Театра киноактера. Обо всем договорились. На мой вопрос о Нежном ответил:

— Нежного ночью взяли.

Значит, в ночь смерти Сталина в Москве шли аресты. Из писателей знаю арестованных в эту ночь поэта А. Коваленкова и литературоведа И. Альтмана, были и другие…

Утром в зале Театра киноактера — митинг. Слова скорби чередовались с призывами к бдительности…

Колонный зал Дома союзов. Начался доступ.

Группа литераторов приглашена в правление Союза для поездки в Колонный зал, в почетный караул.

В автобусе тихо переговариваемся. Запомнился молчаливый Шолохов.

В комнате, где ждут своей минуты участники почетного караула, тихий разговор среди ученых, бальзамировавших Сталина. Здесь, в Колонном зале, перед открытием доступа был будто бы Збарский Борис Ильич с группой помощников.

Значит, Збарский жив! Конечно! Значит, ему было все поручено! Это естественно! Кто же, как не он! А главное — жив…

На самом деле не было ничего похожего. Збарский, как мы уже знаем, продолжал сидеть в своей одиночке, даже не ведая, что Сталин умер.

Отстояли в почетном карауле. Снимают траурные повязки. Вижу большую группу кинематографистов, здороваюсь, среди них Сергей Герасимов, Михаил Чиаурели, Михаил Калатозов, операторы, осветители. Им поручено снять документальный полнометражный фильм — «Смерть Сталина».

Съемки уже начали производиться по всей стране.

Этот фильм был сделан, но никогда не увидел экрана.

МЫ ЖИЛИ В ОЩУЩЕНИИ ВЕСЕННЕЙ ОЧИСТИТЕЛЬНОЙ ГРОЗЫ, следом за которой придет ослепительная синева чистого неба…

Потом Григорий Чухрай, автор «Сорок первого» и «Баллады о солдате», так и назовет свою картину об этих временах надежд и возрождения — «Чистое небо».