И небеса пронзит комета

Слегка поворачивая голову – слабость просто-таки невероятная! – приоткрываю глаза и вижу перед собой бело-розовое облако. На прикроватном столике – громадный букет цветущей сирени. Только потом замечаю сидящего рядом с цветами Германа. Он небрит, поверх пиджака накинут белый халат, под уставшими глазами тени, но на губах мягкая улыбка. Так он улыбается только мне.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ:

– Откуда это?

– Для любящего мужчины нет ничего невозможного, – невозмутимо отвечает он, продолжая улыбаться. – Ты как?

– Слабо, – честно признаюсь я. – А что случилось?

Он на мгновение медлит с ответом, и в его глазах мелькает что-то неясное, что вызывает у меня смутную тревогу:

– Ты упала в обморок, вот и все. Просто переволновалась, маленькая, на пустом месте.

Я вспоминаю события прошлого дня и мрачнею:

– Почему ты не сказал мне… о новом балете?

Герман наклоняется ко мне, очень близко. От него пахнет одеколоном, и еще я улавливаю слабый запах виски. Неужели он пил? Да нет, не может быть, это, наверное, у одеколона такой сложный аромат. Герман пристально, словно гипнотизируя, смотрит мне в глаза:

– Потому что я не считаю эту работу важной. Мне нужно было чем-то заняться, пока… – Он останавливается, словно подбирает нужные слова. – Пока я снова не начну работать с тобой. Но, – хмурится он, – если честно, эта работа впервые не доставляет мне ни малейшего удовольствия.

Его голос настолько искренен, он настолько раскрыт передо мной, что мне становится стыдно за свою ревность и недоверие. Я поднимаю руку и глажу его по небритой щеке:

– Прости… что сомневалась в тебе.

Герман качает головой:

– Ну что ты… я должен был понимать, как ты это можешь воспринять. Так что это ты меня прости. Я должен был предупредить тебя. Но я не хотел тебя расстраивать, и вот что получилось.

Мое сердечко уже ликует, трепещет в груди так, что, кажется, если бы не моя слабость, я бы просто взлетела. Но тут я вспоминаю о Масике, и меня мгновенно накрывает волна ужаса:

– Масик! Что я наделала!

Герман прикрывает мне губы пальцами:

– С ним все хорошо, – твердо говорит он. – Я сразу же отвез тебя сюда, так что все в порядке. Ирина говорит, что с… с ребенком все нормально, не беспокойся.

И все-таки у него в глазах мерцает что-то непонятное. Ах, я же понимаю, что мое безрассудство, моя идиотская истерика, что все это могло быть для Масика очень опасным! Боже, почему же я такая дура?!

– Не плачь. – Герман ласково меня обнимает. – Не плачь, все хорошо. Сейчас тебя посмотрят еще раз, и я заберу тебя домой.

– Клянусь – больше ни шагу за порог не ступлю! Буду беречься изо всех сил!

– Нет-нет, доктор велела двигаться, даже советовала нам сходить куда-нибудь…

В дверь постучали.

– Тебе принесли завтрак, – сказал Герман. – После завтрака – на осмотр, а потом домой. А вечером пойдем в ресторан.

Мы так давно нигде не были вместе. Наверное, я слишком сильно сосредоточилась на своей роли, на Масике, так нельзя. Герман же никуда не исчезает из моей жизни, ему тоже нужно внимание:

– А куда?

– В «Тауэр», к примеру.

Этот ресторан располагается на крыше самого высокого здания в городе – бизнес-центра Гарри Фишера. Кажется, что столики стоят прямо под открытым небом, и только если очень внимательно присмотреться, можно заметить почти невидимый, самоочищающийся от осадков стеклянный зонтик. С этой крыши открывается чудный вид на город, на морское побережье, национальный парк, над которым торжественно царит, замыкая его, горный хребет… А еще прекрасно видно звездное небо (мы ведь там будем вечером), и вечный свет города не делает звезды тусклыми. Только это все я знаю по рекламным роликам. Я никогда не была в «Тауэре», потому что…

– Но я же боюсь высоты! – невольно вырвалось у меня. Как я могла забыть?!

– Ничего, – обезоруживающе улыбается Герман, – я заказал столик в атриуме, возле фонтана. Мы будем видеть только звезды. И комету. Так что сейчас хорошенько позавтракай и постарайся набраться сил. Я пока подожду тебя в вестибюле.

– А как же твоя работа? – беспокоюсь я.

– Я со вчерашнего дня в отпуске, – отвечает Герман, остановившись в дверях. – И вообще, я не знаю, буду ли дальше работать над «Гейшей». Как-то все не так. Впрочем, это не имеет никакого значения. Может, что-то другое напишу. Правда, пока у меня нет никаких свежих идей. Я пишу для одной тебя, для других у меня не получается.

И он выходит, пропуская в палату сиделку с подносом, накрытым крышкой. Под крышкой завтрак, не по-больничному вкусный и довольно сытный. Я, совсем не как вчера, очень хочу есть. Еда сегодня не отталкивает, а притягивает. Очень вкусно. Я наслаждаюсь каждым глотком. Выданные Ириной таблетки я высыпаю в карман халата – потом выброшу. Еще не хватало – травить моего Масика всякой гадостью!

В голове почему-то продолжают звучать слова Германа:

«Мы будем видеть только звезды. И комету».

06.09.2042.

Национальный парк. Ойген