И небом нам был океан

Какое-то легкое движение сбоку заставило меня прервать размышления. Подумав, что капитан просыпается, и ожидая услышать приказ о смене караула, я обернулась, но увидела не Александру, а мелкую хищницу – длинный мешок с зубами, крошечным мозгом и злобным нравом. То была голубая акула; их стайка следовала за нами в надежде поживиться отходами после разделки человечьих тел. Впрочем, «следовала» – это громко сказано, они были ленивы и почти не шевелили плавниками, а просто двигались в нашей спутной струе.

За первой акулой появилась вторая. А потом и третья. Они стремительно плыли мимо нас, мимо корабля, к некой цели впереди…

Тут я почуяла кровь.

22

– Здесь была резня, – зачем-то сказала Трежер, хотя мы и так все видели.

– Но трупы целы! – воскликнула Виллем, испуганно тараща глаза. – Охотники ничего не взяли!

– Это послание, – сказала капитан.

Ночное море впереди нас темнело от крови по меньшей мере пятидесяти китов, чьи туши – да, целые и невредимые, – колыхались в воде. Снизу их подсвечивала луна, и тени падали прямо на нас.

– Как такое возможно… кто мог разом убить столько китов? – в страхе спросила Трежер. – Что здесь произошло?!

– Это послание, – повторила капитан. – От Тоби Вика.

Флотилия китовых туш начала подрагивать: акулы уже раздирали их на куски. Мы знали, что должны делать, но не торопились. Помешать акулам есть трупы мы не могли – да и тысячи птиц, привлеченные запахом мертвечины, поднимались в верхние слои Бездны. Однако требовалось собрать личные вещи погибших, известить по возможности их семьи и, если удастся, спасти груз. Расточительство нам не свойственно.

Чего не скажешь о людях.

– Соберите, сколько сможете, – скомандовала капитан. – Если получится – все.

Не получилось. Акул было слишком много, и ели они слишком быстро. Завидев меня, они поспешно уплывали с дороги, но почти сразу ряды голодных ртов и пустых, слепых глаз смыкались за моей спиной. К тому же, крови было столько, что нам приходилось плавать в мутной жиже, которую щелчки эхолокации пробивали с большим трудом.

Ртом я срывала с китовых туш резные кораллы – с их помощью мы идентифицируем личности погибших – и драгоценные камни, которыми старшее поколение украшало боевые шрамы. Заодно я подбирала корм и греющих крабов (мне попалось целых шесть штук), складывая все находки в специальные перевязи на гарпунных ремнях. Вода становилась все черней, а с ней и мое настроение. Я нашла несколько защитных гарпунных пушек. Ни одна из них не стреляла в этом бою… Ни одна! Что же здесь произошло? Насколько огромен этот дьявол, которого мы преследуем? Впрочем, времени на раздумья у меня не было. Как и остальные, я молча работала: очень скоро вода стала бы нестерпимо мутной от крови и частиц плоти.

И вдруг я увидела дитя.

Обычно именно детеныши китов становятся добычей акул – виной тому их размеры и изумленно-доверчивая несмышленость, – но этой малышки было почти не видно под плавником матери. Не попытайся я достать их греющего краба (он тоже оказался мертв), я бы и вовсе ее не приметила. Девочка была размером с мой гарпун, никакого груза на ней быть не могло: она лишь крепко прижимала к груди игрушечную морскую звезду.

Мать явно пыталась защитить дитя и прикрыла ее собственным телом от того ужаса, что явился из Бездны. Вниз от ее дыхала протянулась кровавая рана, которую уже раздирали акулы, однако малышка была совершенно цела – ни царапинки…

Она утонула. Самая страшная, самая неизъяснимая смерть для кита. Отнюдь не быстрая и не безболезненная. Избежать ее нетрудно, ведь Бездна почти всегда рядом. Но девочка так боялась покинуть маму, что ее кислородный пузырь опустел, а восполнить запасы воздуха она не смогла.

Что-то оборвалось у меня в груди… Нет, травма была несерьезная. Неопасная. Лопнула какая-то жилка внутри, рядом с сердцем, рядом с легкими, рядом с тем тайником, куда я упрятала всю свою боль и тревоги.

И гнев.

Да, вы правильно подумали: я словно воочию увидела собственную мать, точно так же пытавшуюся уберечь меня от опасности. Одновременно я представляла защитницей саму себя. Бесконечный узор возникал перед моим взором: большой кит укрывает от неведомой страшной участи кита поменьше, вновь и вновь, из поколения в поколение…

Я медленно подплыла к малышке и коснулась ее лбом. Исторгла гулкий вой, скорбный плач по мертвой девочке, по ее истребленному стаду, по себе и по всем жертвам этой вечной войны. Китовая речь разносится на многие мили, она протяжна и длинна, и нет ей равных по силе скорби – ни в нашей вселенной, ни в любой другой.

Оставив девочке морскую звезду (пусть заберет ее с собой на тот свет, куда рано или поздно попадем мы все), я обернулась, но не смогла разглядеть в кровавой хмари даже своего корабля и того, кто был привязан к мачте, кто дышал воздухом из кислородного пузыря. Какая ирония: пузырь мог бы спасти это дитя, а теперь уберегал от смерти другую жизнь.

(Я не хотел быть охотником.)