И нет любви иной…

Да, конечно, прежнего не воротишь. И права Варька, не сохнуть же Настьке одной, она совсем не старая ещё, красивая, любой такую с радостью возьмёт, небось, и не один князь в очереди стоит… Права Варька, и Настька права, хоть поживёт по-человечески. И ничего другого быть не могло… но отчего же, господи, худо-то так?

– Что ж она за него сразу не вышла? – спросил он, стоя у окна и глядя на двор. – Зачем тянула столько лет?

– Не знаю. Может, тебя ждала. Может, боялась. Наши-то все её уговаривали, Митро – тот с утра до ночи зудел, как бабка древняя: выходи, выходи, дура… А сейчас уж тянуть некуда, князь в Париж с посольством уезжает, а туда только законную супругу можно.

– Понятно. Ну, дай бог.

– Подойди ко мне.

Он не послушался. Упрямо стоял у окна до тех пор, пока Варька не подошла сама, не взяла его за руку и не усадила насильно у стола.

– У тебя кровь. Сильно порезался? Как был бешеный, так и остался… Чего разошёлся-то? Совсем, что ли, плохо здесь?

– С чего ты взяла? – Илья опустил голову, понимая, что сейчас хочешь не хочешь, а придётся врать. Противно было до дрожи в коленях, но Илья знал: правды о своей жизни с Маргиткой он не расскажет под ружьём. Никому. Даже Варьке.

– Что ты на меня так смотришь? Чего ты сама себе напридумывала? Слава богу, хорошо живу. Что детей пока нет – это пустяки, Маргитка сейчас в тяжести, к зиме управится. Деньги есть, лошади есть, дом есть… Внуков вон целая охапка, покою в доме никакого… Чего ещё надо?

Варька молчала. Умолк и Илья. Через минуту тишины он осторожно поднял взгляд. Сестра сидела, подперев голову рукой, и изумлённо смотрела на него.

– Слушай, Илья, ты что – голову мне морочишь? – почти с испугом спросила она. – Ты ума лишился?!

Он не ответил. Варька негромко, глядя в окно, сказала:

– Вот не думала, что у нас с тобой до такого дойдёт. Ты что, Илья, решил, что я за эти годы ослепла? Или из ума выжила? Хорошо он живёт, посмотрите на него, люди добрые… А то я не знаю, зачем ты в эту дыру зарылся! Жену от цыган прячешь, позориться не хочешь, только и всего! Была я в Симферополе, мне крымы рассказали, почему вы оттуда съехали! И в Кишинёве была, там вас лаутары местные тоже хорошо помнят! А что ты с девочкой сделал? Во что ты её превратил?! Да для того она, что ли, родилась, чтобы за твоей кобылой по свету таскаться?

– Ну, тут ты меня не совести! – вспылил Илья. – Она, что ей лучше, сама выбирала! Я ей не навязывался!

– Дурак, ты ей в отцы годишься! Думать надо было, прежде чем на девчонку зелёную лезть! Я ведь, когда вы пришли, Маргитку даже не узнала. Присмотрелась, только тогда поняла: взаправду она… Что ты с ней сделал? Она же весёлая была, красивая, светилась вся… А теперь глаза, как у кошки одичалой. И что это у неё с лицом? Бьёшь ты её, что ли?

Варька спросила это будничным тоном, но ему вся кровь бросилась в лицо. Не глядя на сестру, Илья пожал плечами.

– Ну, было.

– И есть за что? – поинтересовалась Варька.

– Да вроде пока особо не за что…

– Молодец, морэ… Ну а чего ты отворачиваешься? Твои дела. Живи так, коли в радость. Но только я тебя попросить хотела…

– О чём?

Варька отпила вина из стакана. Вздохнув, сказала:

– Мы сегодня в вашем городе поём, в парке. Народу будет много, знаю, что и цыгане явятся… Прошу тебя – не приходи.

– Это почему ещё?

– Незачем.

– Ну, давай, расскажи, сестрёнка, куда мне ходить! – взорвался Илья. – Знаю я, чего ты беспокоишься: за Настьку боишься. Да не бойся, не полезу я к ней!

– Ещё бы. Этого не хватало. Она ведь только в последний год понемногу успокаиваться начала, а раньше всё тебя ждала. Как я в Москву приеду – вцепляется, как репей: «Где Илья, что с ним, как живёт?» А я ей и рассказать-то ничего не могу, сама не знаю, где тебя носит. Настька мне не верила, обижалась, плакала… Впору было вовсе в Москву не приезжать. И только-только в этот год униматься стала… И замуж выйти мы её наконец-то уговорили.

– Уговорили они… – процедил сквозь зубы Илья. – А вы её-то спросили, ей этот князь нужен?

– Стало быть, нужен, раз замуж идёт, – невозмутимо ответила Варька. – Настька не тёлка летошняя, её на привязи не потянешь… И ты зря бесишься. Тоже ведь, по-моему, не один кочуешь. Ты себе такую жизнь сам выбрал. Лучше она или хуже – мне решать не с руки. Но к Настьке не лезь. Не мути её, не трогай. Дай ей жить спокойно, мало она от тебя терпела?

– Хватит, – мрачно оборвал её Илья, не поднимая головы. – Не говори так со мной. Я знаю, тебе Настька роднее сестры. Но… ведь и я тебе не чужой? И ты лучше других знаешь, как всё было. А за Настьку не беспокойся. Не пойду я туда. И своих никого не пущу. Хоть бы вы сгорели все…