И нет счастливее судьбы: Повесть о Я. М. Свердлове

— Вот именно, Яков Михайлович, в каждом случае в отдельности. Конечно, власть мы им дали немалую, но ведь командовать без власти нельзя. Что же, мы готовы и к тому, что на этом пути будут у нас не только победы, но, по-видимому, и неудачи. Иначе, однако, не создать нам могучей рабоче-крестьянской армии. Необходимо учредить комиссию по выработке программных документов новой армии, издать декрет об обязательном обучении военному искусству, декрет о сроках службы в Красной Армии... И ещё нужна формула торжественного обещания красноармейцев. Пусть это будет первой в мире присягой на верность Советской власти, на верность трудовому народу. Займитесь этим, Яков Михайлович, такие документы должен принять ВЦИК.

— Хорошо, Владимир Ильич.

— А я думал, Яков Михайлович, вы скажете: «уже»...

Они улыбнулись друг другу — Свердлов любил эту добрую, с прищуром, улыбку Ленина — свидетельство его хорошего настроения...

Как ни трудно было, как ни голодно, всё же настроение сейчас значительно лучше, чем ещё месяц назад. Строительство молодого Советского государства шло полным ходом. Яков Михайлович возглавил комиссию по подготовке первой Советской Конституции, и уже приходили к Владимиру Ильичу за советом: Свердлов предложил внести в название республики слово «социалистическая» — не рано ли?

— Не рано. Очень своевременно! — сказал Ленин и, точно пробуя на слух, повторил: — Российская Советская Федеративная Республика... Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика... РСФСР. Верно по существу. И звучит хорошо. По-моему, Яков Михайлович прав. Буду голосовать за его предложение.

Свердлов всё чаще бывал в дальней комнате длинного коридора гостиницы «Метрополь», где работала конституционная комиссия.

Теперь здесь, недалеко от входа в гостиницу «Метрополь», воздвигнут памятник Свердлову. Он смотрит на огромную площадь, носящую его имя. В руках у Якова Михайловича портфель. Да, в портфеле такой формы хранились документы, которым суждено было стать основой первой в мире Конституции социалистического государства...

Конституционная комиссия — это люди, разные по взглядам, по своей партийной принадлежности. Большевики — Сталин, Покровский, Аванесов — не раз скрещивали копья с левыми эсерами и эсерами-максималистами Магеровским, Шрейдером и другими; каждый из них представил свой проект Конституции, и печать старой буржуазной конституционности лежала на этих проектах.

— Я прошу вас, — говорил Свердлов на заседании комиссии, — исходить не из устаревших, отметённых нашей революцией принципов буржуазного права, а из нашей советской практики, из классовой сущности государства, из того, что уже сделано, узаконено, декретировано. Мы растём, движемся вперёд, но что-то уже установилось, что-то прочно вошло в нашу жизнь. Вот эти завоевания и должна отразить наша Конституция.

Сколько писем получал тогда Свердлов — и в конституционную комиссию, и в ЦК, и во ВЦИК. Запечатлел он своей безотказной памятью наказ уездного съезда Советов из Рязанской губернии — правом выборов должны пользоваться только пролетариат и беднейшее крестьянство. Буржуазия, кулаки, мародёры — да, так и сказано: мародёры — не должны пользоваться этим правом...

А Магеровский кричит о свободе для всех.

— Поймите, — убеждал его Яков Михайлович, — мы предоставляем избирательное право абсолютному большинству населения. Где ещё, при какой буржуазной демократии равным правом пользуются мужчины и женщины, представители всех национальностей, всех слоёв трудящегося населения; у нас нет имущественного ценза, ценза оседлости, у нас самый низкий в мире возрастной избирательный ценз — 18 лет. А то что мы не допускаем к выборам представителей эксплуататорских классов, так это вытекает из природы нашей революции, нашей республики... Да и количественно — это не более 2— 3 процентов населения.

Споры не утихали. Бушевали юристы, финансисты, привлечённые к работе комиссии... Чаще других звучали слова «право», «свобода».

Яков Михайлович терпеливо разъяснял оппонентам точку зрения партии, разработанную Владимиром Ильичём, говорил об истинных правах, дарованных народу революцией. Ленин математически точно сформулировал самую суть, самое существо подлинно социалистической демократии — центр тяжести передвигается от формального признания свобод (как при буржуазном парламенте) к фактическому обеспечению пользования свободами со стороны трудящихся.

— Мы должны делом обеспечить свободы рабочим и крестьянам, — говорил Свердлов.

— Делом! — восклицал Магеровский. — Как прикажете понимать?

— А так. Свобода слова — значит передать типографии рабочим. А не так, как в капиталистических странах: кричат о свободе слова, а типографии, прессу из рук своих не выпускают. Глаголят о свободе митингов, собраний, а залы держат взаперти от рабочих. Нет, все залы, все театры у нас отданы трудящимся... И не на словах, а на деле.

Магеровский не унимался, хмыкал — мол, рабочие, крестьяне... Нет, свобода нужна для всех.